меня как единоличного владельца ОЗК.
– И все? – недоверчиво посмотрел на него император.
– Все остальное у меня есть, – развел руками молодой человек.
– Что, не можешь пару лет до совершеннолетия потерпеть?
– А вы разве собирались его распустить? – прямо посмотрел на него Колычев.
– Мало ли что я собирался, – проворчал государь. – Думаешь, тут все от одного меня зависит? Ладно, подумаю, что можно сделать. Теперь ступай. О разговоре нашем никому, слышал? Ни тестю, ни Колчаку, никому!
Говоря по совести, получив отказ, Март вздохнул с облегчением. Как ни крути, а Марцева была права. Побочные эффекты при поздней инициации и без того были делом обычным, а если учесть долгое воздействие оберега… в общем, куда более опытная в придворных интригах целительница поспешила подстраховаться и заодно отмазала и его.
Однако усилия императора тоже пропали даром, потому что оставшаяся во дворце императрица и не думала сдаваться. Хорошо зная своего царственного супруга, она сразу же поняла, что тот отправился на встречу с Колычевым, и, недолго думая, направилась к его невесте.
– Ваше величество? – немного удивилась Александра, увидев царицу на пороге своей квартиры. – Прошу вас, проходите!
– Нам нужно поговорить, – нервно оглянувшись, заявила Евгения Федоровна.
– Мое дежурство завтра и…
– Тише, девочка! – прервала ее царица. – О нашем разговоре никто не должен знать, а во дворце уши есть не только у стен, но даже у мебели и потолков с гардинами!
– Как вам будет угодно.
– Сашенька, милая, мне нужна помощь.
– Конечно, все, что угодно, но право же, я не понимаю…
– Ты, конечно, знаешь, что произошло?
Помнившая предупреждение Марта Александра хотела было соврать, но не смогла и просто коротко кивнула.
– Марцева сказала, что изменения в ауре моего сына необратимы…
– Скорее всего, так и есть.
– Я ей не верю! – ожгла свою фрейлину яростным взглядом царица.
– Простите, но я всего лишь студентка, – потупилась девушка.
– Она просто не хочет рисковать, – с горечью пояснила Евгения Федоровна. – Тут нужен человек другого склада…
– О ком вы говорите?
– О твоем женихе! Да, Колычев не специалист, и не самый искусный и опытный из одаренных, но он очень силен и уже не раз добивался невозможного! Попроси его помочь… нет! Умоляй! Обещай все что угодно, все, что в моих силах, и я сделаю это!
– Но почему бы вам самой не обратиться к нему?
– Государь запретил мне, – призналась императрица. – Но я уверена, что если кто-то может помочь, то только внук и истинный наследник великого Мастера!
– Ваше величество, – немного поразмыслив, осторожно ответила Саша, – я не могу говорить за Мартемьяна. В конце концов, мы еще не женаты, но…
– Что?
– Насколько я успела изучить своего жениха, если есть хоть малейшая надежда, он не отступит и не станет отказываться.
– Благослови вас Бог за ваши добрые сердца!
– Подождите, государыня. Если ваш супруг запретил вам, вполне вероятно, он отдал такой же приказ и Марту. Сами понимаете…
– Я обещаю вам любую защиту!
– Нет, давайте сделаем по-другому. Если я не ошибаюсь, у цесаревича скоро практика в воздушном флоте?
– Совершенно верно!
– Вы сможете добиться, чтобы он проходил ее на корабле Марта?
– Но зачем?
– Они будут вместе, их ауры будут соприкасаться, а там кто знает… Возможно, это окажется достаточным для… осуществления вашей мечты.
– Хм, – задумалась Евгения Федоровна. – А ведь это может сработать, и при этом никто не сможет сказать, что Колычев проигнорировал повеление императора… Отлично придумано, моя девочка!
– Так вы сможете организовать этот перевод?
– Поверь мне, милая, – холодно блеснули глаза царицы, – если это возможно, то я это сделаю!
– Но вы же понимаете, что нет никаких гарантий? – спохватилась Зимина.
– Конечно. Я же не дура. Но если есть хоть малейший шанс, я сделаю все, чтобы им воспользоваться!
– Я буду молиться за успех этого дела.
– Я тоже, хотя, говоря по совести, не припомню, чтобы от этого занятия был толк. Но в любом случае спасибо тебе. Я умею ценить верных людей и не забуду твоей услуги. А уж если все получится, то моя благодарность будет просто безграничной!
– Для меня и моего жениха нет большей награды, чем служить вашему величеству!
– Конечно, – кивнула царица, – а теперь давай прощаться. Провожать меня не надо.
С этими словами государыня обняла и поцеловала свою фрейлину, после чего вышла вон, осторожно притворив за собой дверь.
Изучавший, как и большинство его сверстников, катехизис цесаревич хорошо знал, что жизнь – это подготовка к загробному существованию, ожидание неминуемой смерти и вообще страдание. Поэтому надо постоянно быть готовым ко всяческим неприятностям и, коли уж они случились, стоически их переносить. Но это в теории, а на практике…
Так уж случилось, что истинное предназначение оберега, висевшего у него до сих пор на шее, Николай узнал как бы не последним. Началось все с того, что Марцева просто сняла его и стала исследовать. Потом появилась матушка, поднялась некоторая суматоха, впрочем, быстро затихшая. Затем оказалось, что один из ассистентов целительницы не кто иной, как его новый приятель Колычев.
– Все будет хорошо, – шепнул ему Март, спустив на секунду свою маску, но тут же вернул ее назад, сохраняя инкогнито.
Было странно, но Коля ему поверил. Была в этом молодом человеке какая-то непонятная внутренняя сила и убежденность. К тому же он оказался одним из немногих его знакомых, кто вообще никогда не лгал. Потом он вернулся во дворец и снова остался один. Где-то совсем рядом плакала матушка, сердито сопел отец, а за высокими створчатыми дверями слышалось назойливое дыхание любопытствующей прислуги. Затем все кончилось, и снова нацепившая на свое красивое лицо маску императрицы объявила ему волю отца, так и не нашедшего в себе сил сделать это лично.
– Вести себя по-прежнему, тайну амулета хранить до особого распоряжения и вообще делать вид, что ничего не произошло!
– Какую тайну? – не понял цесаревич.
И тогда она ему все рассказала, не утаивая ни единой подробности. О том, как заказывался злополучный артефакт, какую роль в этом сыграла его августейшая родня, и что в результате получилось.
Когда слова в его сознании обрели смысл и вес, то цесаревич одновременно ощутил два строго противоположных и одинаково сильных чувства. Горечь и облегчение. Горечь от неизбывности и трагичности предательства, случившегося много лет назад, и облегчение, что отсутствие у него Дара – не его вина, и больше отец никогда не сможет упрекнуть, пусть даже мысленно, своего сына в недостаточном старании или слабости.
Первые три дня наследник провел в состоянии, близком к прострации. Он механически вставал, ел, одевался, участвовал в церемониях, затем шел заниматься и даже отвечал, хоть частенько и невпопад, на вопросы преподавателей.
Под утро четвертых суток жизни «после» ему приснился необычайно яркий сон-видение. Он летел выше облаков. Земля напоминала с такой высоты топографическую карту. А рядом парил огромный сокол, его сапфирово-синий огромный глаз сиял в лучах необыкновенно яркой, какой-то золотисто-алой, испещренной шрамами луны.
Коля, раскинув руки, стремительно пронизывал воздушное пространство, ощущая себя
