свободы.
•
Но в самом деле, смогут ли люди вообще когда-нибудь договориться?
Люди обязательно смогут преодолеть парадоксы свободы. Они уже построили общество, где "свобода" – одно из самых популярных слов. И хотя большинство пока еще представляет ее в виде огромной зеленой статуи, сам этот факт говорит о том что люди учатся.
•
Нет, люди никогда не согласятся с тем, чтобы другие вели себя аморально! Скорее всего основа консенсуса должна быть не свобода, а любовь/доброта/ мораль/порядок/божья воля!
Вот об этом и разговор. У каждого есть свое мнение и это – единственная вещь общая для всех. Что касается любви, она принадлежит личным отношениям и в публичной сфере неуместна, поскольку мешает свободе посторонних людей. Как и все перечисленное выше, она субьективна.
•
А разве нельзя любить не субьективно, а обьективно, не физически, а духовно?
Любить незнакомых нельзя никак, даже в воспаленном воображении. Как, например, полюбить обитателей иных галактик? А тем не менее они, так же как и мы, требуют к себе уважительного отношения!
•
Ну и как убедиться в истинности всего сказанного?
Нет ли тут ошибки?
Убеждать в свободе бессмысленно. Те у кого есть разум, хотят свободы без всякого убеждения.
•
Но есть люди, которые не верят в свободу. Например, есть такое учение, как твердый инкомпатибилизм!
Разуму свойственно сомневаться. Непременное сомнение в свободе – тоже парадокс свободы. Ведь способность сомневаться – размышлять и менять точку зрения – единственное в чем можно быть уверенным без всякого сомнения! Собственные сомнения – несомненный признак свободы.
•
Да уж, сомнительно все это как-то… Пока нет договора, нет не только обьективной этики и свободы, нет и самой истины.
Выходит, все сказанное – ложь?
И опять парадокс. Если критерий истины – консенсус, то соглашаясь с этим утверждением, мы удостоверяем истинность самой идеи консенсуса. "Несуществующая" этика требует от нас согласиться со сказанным!
•
А если я не соглашусь?
Вы не можете.
•
Как это?
Истинность сказанного, и естественно обьективной этики, вытекает из того простого факта, что можно сколько угодно сомневаться в своей свободе, но нельзя отказаться от нее. Без свободы собеседник, свободный субьект, превращается в обьект, разговаривать с которым бессмысленно. Соответственно, уже самим фактом диалога мы соглашаемся и с идеей собственной свободы, и с идеей консенсуса. По крайней мере один из нас. И, кстати, точно таким же доказательством служит факт, скажем, опубликования статьи, эссе или книги – это все элементы нашей общей, вполне обьективной этики. Это и поиск истины, и одновременно ее доказательство! Так что, хотим мы или нет, надо соглашаться – свобода, как водится, не оставляет нам выбора!
•
И вы согласны?
А вы?
…Шутка. Простите друзья, на этот вопрос я не могу ответить за вас – и так уже заговариваюсь! А пока вы молчите, мне незачем продолжать, ведь что бы я ни сказал не имеет никакого смысла. Без вас это все пустая, ну или полупустая, болтовня.
2 Практика
– Сомнения и вера
И все же продолжу. Надеюсь, вы извините меня за эту стариковскую болтливость. Во-1-х, мне тяжело с вами расстаться, во-2-х, даже от моей болтовни может оказаться польза, а в-3-х…
Так уж повелось, что мы, даже на воле, обмениваемся информацией в "полудуплексном" режиме. Мы посылаем сигналы собеседнику и ждем ответа не имея ни малейшей гарантии, что он придет. Иногда приходит, иногда – нет. Мой опыт учит, что и в этот раз ответа не будет. Но надежда твердит – жди. Логика подсказывает, что мои идеи, как и все что я делал ранее, никому не нужны. Вера внушает – нужны. Вот такое, экзистенциальное противоречие. И оно идет глубже – истина, этика и общее благо не могут возникнуть без вашего ответа, без собеседника, без консенсуса. И тем не менее они, парадоксально, уже существуют – в этих идеях и в этом тексте. Договор не имеет конца, но у него по крайней мере должно быть начало.
Парадоксы трудно даются. Вот и наука упорно пытается выяснить как возможно свободное воление, и чем упорнее она это делает, тем убедительнее у нее звучит вывод, что воля никак не вписывается в законы природы, согласно которым функционирует не только электрический утюг, но и человеческий мозг. А потому, уверенно утверждает наука, нас нет – есть только детерминированные биологические машины. Что же нам остается? Я верю, что я есть. И есть вы. А иначе, как же вы сейчас это читаете? А раз так, то и консенсус наш не за горами, а с ним – и чувство глубоко удовлетворения от того, что все изложенное доказано как только можно строго, и потому – верно. Я надеюсь, вы не против, что я заранее испытываю его, пусть и полудуплексно?
И потому в-3-х, пока у меня есть немного времени, я расскажу вам о самом главном. Ибо память меня опять подвела! Я и правда забыл сказать главное – зачем я все это писал.
Вспомните, с чего все началось. Мы были молоды и горячи, но глупы и доверчивы. Мы хотели изменить мир, но взялись за него не с того конца. Мы мечтали о свободе, но воображали ее совсем по другому. И вот я здесь, а вы пропали куда-то. Надо! Надо было все делать иначе! Да вы небось и сами уже догадались – коль молчите. И все же я скажу. Скажу, что надо делать.
Всякое дело начинается с веры – в его правильность и в его успех. Мы тоже верили. Но верить мало, надо сомневаться. И не так, как сомневаются ученые – в самих себе. Надо сомневаться в средствах, но не в цели. Мои сомнения породили эти письма, а ваши? Надеюсь, согласие с ними?
– Обьединение
Но как теперь верить, если наш новый подход полон парадоксов? Ну и что! Мироздание парадоксально. Если задуматься чуть дольше, чем на пять минут, станет совершенно ясно, что не только свобода, но и пространство, время и движение и сам мир не могут существовать. Они противоречивы по самой своей сути! И посмотрите – они существуют! То же самое со свободой. Свобода не имеет никаких шансов против детерминизма, но при этом всегда побеждает. Свобода – это чудо.
Однако чудеса не происходят сами
