«Я сказал полковнику, что зять Калинина сейчас является главным хирургом такого-то фронта и находится совсем в другом городе… Полковник некоторое время молчал, потом повернулся ко мне и с убийственной вежливостью спросил:
– Извините, но ОТКУДА ВЫ ЭТО ЗНАЕТЕ?
Это было сказано так, что моя честь не могла это стерпеть. И я совершенно спокойно ему ответил:
– Мне говорила это его жена, Лидия Михайловна… Недели две назад.
– Где?
– В Вожаеле».
Вожаелем назывался посёлок, в котором и располагался Устьвымлаг.
Лев Разгон продолжает:
«На этот раз реакция полковника была мгновенной:
– Нет, я ничего совершенно не понимаю! Что могла Лидия Михайловна делать здесь, в Вожаеле?.. Майор! Вы мне можете ответить на этот вопрос?
Майор совершенно спокойно сказал:
– А на свиданку она приезжала.
– То есть как это – на свиданку? К кому она могла приезжать “на свиданку”, как вы говорите?
– Да к матери своей. Она заключённая у нас тут на Комендантском.
При всём своём довольно богатом жизненном опыте я редко встречал такую шоковую реакцию, которая приключилась с полковником. Он с каким-то мычанием схватился за голову и уткнул голову в колени. Как припадочный, он раскачивался из стороны в сторону, бессвязный истерический поток слов из него вытекал бурной, ничем не сдерживаемой рекой…
– Боже мой! Боже мой!.. Нет, нет, этого нельзя понять! Это не в состоянии вместиться в сознание! Жена Калинина! Жена Всесоюзного старосты! Да что бы она ни совершила, какое бы преступление ни сделала, но держать жену Калинина в тюрьме, в общей тюрьме, в общем лагере!!! Господи! Позор какой, несчастье какое!! Когда это? Как это? Может ли это быть?! А как же Михаил Иванович?! Нет, не могу поверить! Этого не может быть!»
27 августа 1943 года Илья Сельвинский написал жене с фронта письмо, в котором сообщил:
«Послал телеграмму Сталину, что литература мне надоела, что хочу переменить профессию поэта на менее опасную профессию генерала. Думаю, даже уверен, что ответа не будет, тем хуже. После войны буду проситься в пушное дело. Из литературы я уйду».
Но Сельвинскому пришлось «уйти» гораздо раньше окончания войны, и «уйти» не из литературы, а с фронта – его неожиданно вызвали в Москву (явно по указанию Сталина, получившего телеграмму поэта). Сельвинскому приказали явиться на заседание Оргбюро ЦК ВКП(б) и там начали прорабатывать за сочинение «вредных» и «антихудожественных» стихов. Самым «сверхвредным» было названо стихотворение «Кого баюкала Россия», а в нём – четверостишие:
«Сама – как русская природа —Душа народа моего:Она пригреет и урода,Как птицу, выходит его».
Кремлёвские цензоры, запомнившие, что Сталин критиковал поэта за то, что он «не понимает души народа», узрели в этих строках карикатурное изображение вождя. И находиться на фронте Сельвинскому запретили. До тех пор, пока не сочинит «настоящих», подлинно «высокохудожественных» стихотворений.
В сентябре 1943 года Александр Щербаков получил воинское звание генерал-полковника. А Лаврентий Берия «за особые заслуги в области усиления производства вооружения и боеприпасов в трудных условиях военного времени» был удостоен звания Героя Социалистического Труда.
28 октября Михалкова и Эль-Регистана снова вызвали в Кремль для новых переделок текста гимна.
Сергей Михалков:
«На часах 22 часа 30 минут…
За длинным столом в каком-то напряжённом молчании сидят “живые портреты”: Молотов, Берия, Ворошилов, Маленков, Щербаков… Прямо против нас стоит с листом бумаги в руках сам Сталин. Мы здороваемся:
– Здравствуйте, товарищ Сталин!
Сталин не отвечает. Он явно не в духе.
– Ознакомьтесь! – говорит Сталин. – Нет ли у вас возражений? Главное, сохранить эти мысли. Возможно это?
– Можно нам подумать до завтра? – отвечаю я.
– Нет, нам это нужно сегодня. Вот карандаши, бумага, – приглашает нас к столу Сталин.
Мы садимся против “живых портретов”».
Михалков и Эль-Регистан всё, что от них просили, исправили и снова вылетели на фронт. Но там Михалкова вдруг вновь разыскали и сказали, что его по телефону разыскивает Клим Ворошилов.
Сергей Михалков:
«Дозваниваюсь до Ворошилова, слышу в трубке: “Товарищ Сталин просит у вас узнать, можно ли изменить знак препинания в такой-то строке?”Естественно, я не возражал».
Война продолжается
В декабре 1943 года состоялось окончательное утверждение гимна Советского Союза. В качестве музыкального сопровождения текста, принятого членами политбюро, была избрана мелодия «Гимна партии большевиков» композитора Александра Александрова. На банкете, устроенном в честь этого события, Сталин, по словам Сергея Михалкова, сказал.
«Сталин (обращаясь ко всем). – Мы приняли новый гимн страны. Это большое событие… Александр Васильевич
Александров создал в своё время музыку Гимна партии большевиков, которая больше всего подошла для Гимна Советского Союза. (Обращаясь к Шостаковичу.) Ваша музыка звучит очень мелодично, но что поделать, гимн Александрова больше подходит по своему торжественному звучанию. Это – гимн могучей страны, в нём отражена мощь государства и вера в нашу победу. Товарищ Щербаков, нам, видимо, надо принять постановление Савнаркома? И назначить день первого исполнения гимна. Мы можем успеть дать команду нашему радио исполнить гимн в новогоднюю ночь?»
Команду работникам радио дать, конечно же, успели. И в ночь на 1 января 1944 года новый гимн страны был исполнен по всесоюзному радио.
Тем временем здание на московской улице Большая Ордынка, в котором располагался театр Замоскворецкого района, передали Малому театру и в нём разместили его филиал. 1 января 1944 года здесь дали спектакль по пьесе Островского «На бойком месте», а 25 января состоялась премьера спектакля «Инженер Сергеев», о котором 24 марта газета «Труд» поместила рецензию:
«Драматург создал привлекательный образ инженера-па-триота, всей душой преданного народу, не щадящего своей жизни для победы над ненавистным врагом. Несли инженер Сергеев оказался в центре пьесы, то в такой же степени С.Межинский, прекрасный исполнитель роли Сергеева, оказался в центре спектакля. Взоры зрителей устремлены на него с первой минуты…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
