Несмотря на боль и безнадежность ситуации, Лабастьер не удержался от усмешки: обещанный день явно наступил… Король был не одинок: откуда-то сбоку раздался смешок Ракши, больше, правда, похожий на стон. А Лаан продолжал бубнить:
– Красивый и свободный Ты крыльями взмахнешь, И голосочком звонким Мне песенку споешь. Лао-лэй, лао-лэй, Лао-лэй, ла, лао-лэй… Терпи, терпи, мохнатый, Терпи, терпи, малыш…
Словно заклинание, он повторял это снова и снова. Казалось, прошла целая вечность, пока голос предводительницы их пленителей не прервал его бормотание, распорядившись:
– Давайте сюда, на другой берег.
Они пошли на снижение, перелетев неширокую речку или ручей. Недалеко уже виднелись темные силуэты строений. Но до берега они еще чуть-чуть не дотянули, когда прозвучала новая команда:
– В воду их.
Приземление сопровождалось болезненным шлепком и фонтаном брызг, но принесло нахлебавшимся мути пленникам моментальное и неожиданное облегчение: вещество, покрывавшее сеть, потеряло свою клейкость, и они, фыркая и отплевываясь, вскочили на ноги, чувствуя себя свободными.
Но не успели они и глазом моргнуть, как их обезоружили и связали руки.
Только теперь Лабастьер смог разглядеть своих похитителей и их атаманшу. Это была немолодая самка махаон с грубыми волевыми чертами лица, одетая как самец.
– Вы соображаете, что вы творите?! – гаркнул король, выходя на сушу. – Я – Лабастьер Шестой, законный правитель Безмятежной, и ваша выходка может стоить вам жизни!
– Вы слышите? Он грозит нам расправой, в то время, как именно его жизнь находится в наших руках, а вовсе не наоборот, – усмехнулась самка. – Я так и знала, что наш монарх – напыщенный дурак, неспособный даже трезво оценивать обстановку.
Окружавшие их бабочки загоготали, а самка продолжала:
– Мы прекрасно осведомлены, кто ты, и как раз за тобой-то мы и охотились. Потому что ты – единственный представитель династии смешенцев; к счастью, ты еще не успел продолжить свой преступный род. И мы прервем его. Мы будем судить тебя, а затем – казним.
– Это становится доброй традицией, Ваше Величество, – заметил Лаан. – Где бы мы с вами не появились, вас всюду пытаются прикончить.
– И это, наверное, неспроста, – отреагировала самка. – Если подданные повсеместно покушаются на короля, значит, они не довольны его правлением.
– Да каким правлением?! – взвился Лаан. – В том-то все и дело, что никакого правления еще не было! Когда погиб Лабастьер Пятый, его сын, вот он, перед вами, был слишком юн, чтобы взять бразды в свои руки. И в колонии наступил хаос, беззаконие, и злоумышленники, подобные вам, восторжествовали!..
– Постой, Лаан, – прервал его Лабастьер. – Прежде всего, я хочу знать, в чем меня обвиняют. И что это за словечко тут прозвучало – «смешенец»? Нетрудно сообразить, что оно явно имеет бранный оттенок… Тем неприятнее, когда тебя поносят, а ты даже не понимаешь смысла сказанного…
– И что это за праведный суд такой, который состоится в укромном месте?! – вмешался Ракши.
«Атаманша», хмыкнув, покачала головой:
– Нет. Напрасно вы пытаетесь уличить нас в коварстве. Суд состоится не здесь, а в городе. Каждый желающий сможет присутствовать на нем. И суд этот будет более праведным, чем королевский. Мы остановились тут только для того, чтобы снять с вас путы. Чтобы король, каков бы он ни был, вошел в город так, как ему подобает: на собственных ногах и с поднятой головой.
– И на том спасибо, – бросил Лаан. Самка же продолжала:
– Но это его не спасет. Потому что народ не желает терпеть смешенца, который принуждает маака и махаонов жить общими семьями. Вот вам, кстати, и ответ на ваш вопрос, что означает это слово.
– А чем вам такой порядок не нравится? – искренне поразился Лабастьер. – Так жили наши деды и прадеды…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Чем?! – вскричала самка. – Да тем, что это противоестественно! Это противоречит самой нашей природе! Маака и махаоны не могут иметь общего потомства! Мы – разные существа. Как ракочерви и сонные пауки, как сороконоги и сухопутные скаты! Так почему мы должны жить вместе? Почему мы должны спать в одной постели?!
– Понятно… Вы ненавидите маака, – догадался Лабастьер.
Отряд похитителей вновь разразился хохотом.
– Я так и думала, что вы не сумеете этого понять, – презрительно бросила «атаманша». – Взгляните: в моем отряде – поровну маака и махаонов. Но все мы, каждый из нас – противник ваших «семейных квадратов». Маака и махаоны равны именно в своем праве жить раздельно и быть только собой.
– Традиция семейных квадратов позволяет нам уживаться в мире, – высказал Ракши прописную истину.
– Мы в нашем городе живем в мире и без этого постыдного принудительного и аморального закона, который выдумал Лабастьер Второй, и который вы теперь пытаетесь выдать за традицию, якобы сложившуюся естественным путем… «Жить в мире», – передразнила она. – Это каким же презрением к своим подданным нужно обладать, чтобы рассудить таким образом!.. Что мы будем жить в мире, только если загнать нас в общее ложе! Да! Конечно! Так нами управлять значительно проще! Но только это – политика. А когда во имя политики попираются естественные законы бытия – это уже ПРЕСТУПЛЕНИЕ! Так?! – с горящими глазами обернулась она к своему отряду. Бабочки согласно загудели. – Впрочем, – продолжала она, – что это за дискуссию мы тут развели? Будет суд, и будут разговоры. А сейчас – пора двигаться дальше.
– Подождите еще чуть-чуть, – остановил ее Лабастьер. – Я никогда не задумывался о том, что семейные квадраты кого-то могут не устраивать и даже оскорблять. Я привык считать этот порядок чем-то само-собой разумеющимся. Но по-видимому, названная вами проблема действительно существует. Почему бы нам сперва не обсудить ее? Почему вы не обратились ко мне раньше? Может быть, мы сумели бы найти решение вместе и без кровопролития? Я, например, склонен признать, что вы – настоящий оратор и настоящий лидер. Я даже склонен восхищаться вами: самому мне всегда недоставало названных качеств, столь необходимых королю. И наконец, я хочу хотя бы иметь представление, кто вы, и почему именно вы встали во главе этих несчастных. Как вас звать, в конце концов?
– Оттягиваешь время? – тихо спросил Лабастьера Лаан.
– Мне действительно любопытно, – откликнулся тот, посмотрев на друга укоризненно.
– Очень вовремя, – с горькой иронией заметил Лаан.
– Вот-вот, – вмешалась «атаманша». – Ваше неуважение к своим подданным выражается даже в мелочах. Вы разговариваете между собой так, словно другие неспособны вас понять… Обсуждать нам нечего. Пословица гласит верно: «Гнилые корни следует отсекать». Что касается меня… Я удовлетворю ваше любопытство. Меня зовут Наан, и мой отец, Дент-Таллур носил оранжевый берет.
– Наан?! – совсем не ко времени рассмеялся Лабастьер. – Ваш благородный отец назвал вас в честь моей прабабушки, которая, как гласит легенда, стала одной из двух самок первого на Безмятежной семейного квадрата… Какая ирония… А почему вы сказали «Наан», а не «Дипт-Наан»? Ваш возраст…
– Потому что я не замужем, – отрезала самка. – Я не пожелала делить ложе с маака, и мой жених, такой же, как выяснилось, бесстыдный самец, что и ваш прадед, составил партию с другой самкой.
– Ага! Выходит, не все считают так же, как вы?! – воскликнул Лабастьер, пропустив мимо ушей оскорбительный выпад в адрес своего великого предка.
– Это было давно, – помотала головой самка. – С тех пор, как правительницей города стала я, закон семейных квадратов у нас не действует. И мы не собираемся возвращаться к старому… А втянуть меня в бессмысленную дискуссию у вас не получится.
– Я давненько заметил, – встрял Лаан, – что когда самка долго живет без самца, она становится буйной и сварливой…
