чём?
Робин особенно тушеваться не стал.
— Ты упоминал пару-тройку раз о том, что видел в Восточном лесу.
— Был грех.
Во хмелю чего только не скажешь — и о том, про что вовсе вспоминать не хочется. Оно вроде бы и плохо, но куда с такой жизнью без хмельного?
— Ну вот. Я тебя особенно не расспрашивал, конечно. Понимаю: ты о том вспоминать не любишь. Но вот теперь хочу поговорить.
Барон тоже за чарку не взялся, хоть уже потянулся к ней. Поглядел на сына внимательно.
— Почему?
Вот теперь Робину пришлось немного собраться с духом.
— Потому что теперь и я видел кое-что, о чём хотел бы забыть.
Проклятье! Однако лорд Клемент не был удивлён. К этому-то все блуждания Робина по чащам и вели. Рано или поздно что-то подобное должно было случиться. И потом… кто ж из рыцарей бывалых чего-то не видел? Или хотя бы не чувствовал? Это Вудленд. Земля, которую паладинам и архиепископу никогда не понять — в том, кстати, их же счастье.
— Ида!.. — гаркнул барон.
Девушка выпорхнула из темноты тотчас. Лорд Клемент заметил, как она улыбнулась Робину. Ха… может, сын и с ней… ну да это дело молодое. И сейчас совсем не важное.
— Милорд?
— Убери, милая, эту наливку дурацкую. Ишке нам! Тут без доброго ишке разговор не склеится…
Ишке пах просто превосходно: аж из бутылки бил в нос ячменным, дубовым и землистым. Для начала барон заставил сына выпить без всяких слов — и сам то же самое сделал. А потом ещё разок.
— Вот теперь, сынок, можно и поговорить. Только обожди… Ида! Ты нам закусочки ещё какой сообрази, пожалуйста.
— А чего изволите?
— Да хоть чего! Пошустрее только. И оставь нас потом.
Это было исполнено — чётко и расторопно, как всегда. Робин же барона не торопил.
— Не стану, сынок, спрашивать — что ты сам этакое видел. Если захочешь, то расскажешь. Сейчас или потом. Я ведь не Вермилий и не Тиберий: я-то понимаю, о чём тут речь. Хочешь сам историю услышать? Будет тебе история. Только дозволь начать её издалека: не возражаешь?
Робин только кивнул. Лицо его сделалось так серьёзно, что в неровном свете свечей и камина на неполные восемнадцать сын барона отнюдь не выглядел. Видывал Клемент, как случается такое. На войне — особенно просто: там юные оруженосцы из боя выходили с глазами стариков. Без войны помягче происходит. Но происходит всё равно.
— Знаешь ли ты гвендлскую легенду о последнем Лесном короле?
— Про Калвага и Гастона Гаскойна я знаю. И о поверье, что Лесной король вернётся, тоже.
— Это как раз понятно: сам рассказывал. Что тебе, что Бернарду. А про ведьму?
Робин покачал головой.
— Неудивительно… В Вудленде мало кто это знает: рассказывают обычно только про бой. Про гибель Гастона. Про то, как разметали войско гвендлов по полю, а Калвага пленили и закопали живьём. Но там была ещё прежде ведьма. Ведьма, предлагавшая Гастону и Калвагу себя, а вместе с собой — великие дары. Только ни барон, ни Лесной король не согласились.
— А как её звали? — сын вдруг перебил барона.
— Звали? Не знаю, как её звали… может, никак. Может, то была сама Сибилхин. Нечистый это всё разберёт… Есть, одним словом, такая легенда. Хорошо известная в Восточном лесу. Только ты-то меня не про легенду спрашивал, а…
— Про то, что ты видел.
— Верно. Видел я кое-что… так, давай ещё по одной. Эта телега без смазки не поедет.
Они выпили снова.
— Дело было вскоре после войны. Когда я вернулся… плохи здесь были дела, ой как плохи. Мы со славными рыцарями похмелились, потом протрезвели. Жён утешили: кто своих, кто чужих. Затем огляделись: пока всё войско сражалось на юге, гвендлы здесь нахозяйничали. И привыкли, гады, к вольнице. Нужно было поставить их на место, крепко поставить. Чтобы твёрдо усвоили: вернулась власть Гаскойнов. Меньше всего, уж поверь, хотелось мне снова браться за меч да лезть в седло. Я как раз с матушкой твоей едва сошёлся… Но от долга лорда и рыцаря никто меня, конечно, не освобождал. Пришлось идти в лес.
Барон отвёл взгляд от лица сына. Это не военные байки, не песни о великих сражениях. Совсем другое. Рыцарское дело нехитрое: руби мечом, коли копьём, подгоняй коня. Или ты убьёшь, или тебя убьют. А когда речь о лесе…
Эх, а ведь пытался объяснить Вермилию: не шутят здесь шуток с ведьмами! И Тиберию пытался — тот едва ли понял больше. Только на сына надежда.
— Про бои-то особо рассказывать нечего. Били гвендлов, деревни их жгли. После балеарцев они не противник, если об открытом бое речь. Многие наши погибли тоже, конечно. В основном от засад: это гвендлы умеют, ты сам знаешь. Не знаешь другого. Когда открытый бой, в поле, строй на строй — одно дело. И даже в штурме, хоть там страшнее уже всё. Но вот засады… люди от них сильно ожесточаются. Сильно и очень быстро. Даже лучшие из рыцарей, а сколько таковых мы на юге похоронили? Не одних лишь лучших вести пришлось бой, это понятно. Про солдат вовсе не говорю. Жил себе крестьянин, потом я ему дал лук и на войну потащил. Возвращается — и что тут? Кого жена не дождалась. У кого дети новые: лучше не спрашивать, откуда взялись. У кого жену в лес угнали давным-давно. Кто-то вовсе приходит домой — а там пепелище травой заросло. Словом… злые были люди под нашими стягами. Не добрее гвендлов.
Ни к чему, пожалуй, были такие истории маленьким Робину и Бернарду. Конечно, не скрывал от них барон и ужасов войны, но про подвиги рассказывал много больше. Это правильно. Так с детьми нужно. Поменьше плохого, побольше хорошего. Но и не что-то одно.
— Самое-то дело было в глубине леса. Я тогда нагнал авангард из простого мужичья и кнехтов, что с войны пришли. Более-менее толковых, но… объяснил уже. Смотрю: деревня — не деревня, так… шалаши убогие. Ясно, что гвендлы старое поселение бросили: мужчины пошли на нас охотиться, женщин с детьми отправили поглубже в лес. Думали, не найдут. А их нашли. Нехорошо там всё вышло. Думаю, ты представляешь: ты ведь Вулмен видел… уж прости, что напоминаю. Не лучше наши тогда поступили, чем Даглус с Вулменом.
У Робина чуть щека дёрнулась. Конечно же, больно…
