— Он вас не тронет, — сказал Бран. — Он и есть Лето.
— Джон мне рассказывал про ваших волков. Призрака я знаю. — Сэм снял перчатку и протянул к волку дрожащую руку с белыми и толстыми, как сосиски, пальцами. Лето обнюхал ее и лизнул.
Это решило дело.
— Хорошо, — сказал Бран. — Мы пойдем с тобой.
— Все? — удивился Сэм.
— Он наш принц, — сказала Мира, взъерошив Брану волосы.
Лето, принюхиваясь, обошел колодец, остановился у верхней ступеньки и оглянулся на Брана. Он согласен идти, понял Бран.
— С Лилли ничего не случится, если я оставлю ее здесь до своего возвращения? — спросил у них Сэм.
— Думаю, ничего, — сказала Мира. — Пусть присаживается к нашему костру.
— В замке никого, — добавил Жойен.
Лилли оглянулась.
Крастер рассказывал нам о замках, но я не знала, что они такие большие.
А ведь это только кухня. Что бы она сказала, если бы увидела Винтерфелл?
Они быстро собрали свои пожитки и посадили Брана на спину Ходору. Лилли с ребенком устроилась у огня.
— Смотри же, возвращайся за мной, — сказала она Сэму.
— Как только смогу, — пообещал он. — И мы пойдем туда, где тепло. — Услышав это, Бран усомнился в правильности своего решения. Попадет ли он сам когда-нибудь туда, где тепло?
— Я пойду первым и буду показывать дорогу. — Сэм задержался наверху. — Она очень длинная, эта лестница, — вздохнул он и стал спускаться. Жойен шел за ним, потом Ходор с Браном на спине, потом Лето. Мира с острогой и сетью замыкала процессию.
Спуск был долгим. Верхушку лестницы озарял лунный свет, но с каждым витком он становился все слабее. Их шаги вызывали гулкое эхо в сыром колодце, и плеск воды стал слышнее.
— Надо было, пожалуй, факелы взять, — сказал Жойен.
— Ваши глаза скоро привыкнут, — уверил его Сэм. — Держитесь только рукой за стенку, чтобы не упасть.
С каждым поворотом лестницы в колодце делалось все темнее и холоднее. Когда Бран, задрав голову, посмотрел наверх, устье колодца стало не больше полумесяца.
— Ходор, — тихо бормотал Ходор. — «Ходорходорходорходор», — отвечал ему колодец. Вода плескалась совсем близко, но Бран, глядя вниз, видел только тьму.
Через пару витков Сэм внезапно остановился. Он опережал Брана с Ходором всего на четверть окружности и был на каких-нибудь шесть футов ниже, но Бран его почти не видел. Зато он разглядел дверь, «Черные Ворота», которые вовсе не были черными.
Дверь вытесали из белого чардрева, и на ней был лик.
Из дерева лучился свет, молочный, вроде лунного, и такой слабый, что не освещал ничего, кроме самой двери — даже Сэма, стоящего прямо перед ней. Лик был старый, бледный и сморщенный — словно мертвый. Рот и глаза закрыты, щеки ввалились, лоб изрыт морщинами, кожа на подбородке обвисла. Такое лицо могло быть у человека, который прожил тысячу лет и все это время старился.
Дверь открыла глаза — тоже белые и слепые.
— Кто вы? — спросила она, и колодец отозвался: «Кто-кто-кто-кто-кто?»
— Я меч во тьме, — ответил Сэмвел Тарли. — Я дозорный на стене. Я огонь, отгоняющий холод, свет, приносящий зарю, рог, пробуждающий спящих. Я щит, обороняющий царство человека.
— Тогда проходите, — сказала дверь. Ее рот начал открываться все шире и шире, пока от нее не осталось ничего, кроме рта в кольце морщинистой кожи. Сэм отошел в сторону и сделал Жойену знак пройти вперед. За Жойеном, принюхиваясь, последовал Лето, и настала очередь Брана. Ходор пригнулся, но недостаточно низко. Бран слегка задел макушкой верхнюю кромку двери, и на нос ему упала капля воды — странно теплая и соленая, как слеза.
Дейенерис
Миэрин был велик, как Астапор и Юнкай, взятые вместе.
Как и первые два города, он был построен из кирпича, но не красного, как Астапор, и не желтого, как Юнкай, а из разноцветного. Стены его, выше и сохраннее юнкайских, были оснащены бастионами и большими оборонительными башнями на каждом углу. За ними до самого неба высилась Великая Пирамида, чудовищное сооружение восьмисотфутовой вышины с бронзовой гарпией на вершине.
— Их гарпия — трусиха, — заявил Даарио Нахарис, увидев ее. — У нее женское сердце и куриные ноги. Неудивительно, что ее сыновья прячутся за этими стенами.
Герой, однако, не прятался. Он выехал из городских ворот в чешуйчатых доспехах из меди и темного янтаря, верхом на белом скакуне, покрытом попоной в белые и розовые полосы. За плечами у героя развевался такой же плащ… Четырнадцатифутовое копье раскрашено в такие же полосы, взбитые и залитые лаком волосы уложены в два витых бараньих рога. Он разъезжал взад-вперед перед разноцветной кирпичной стеной, вызывая вражеского бойца на поединок.
Кровные всадники Дени так рвались с ним сразиться, что между ними едва не дошло до драки.
— Кровь моей крови, — сказала им она, — ваше место здесь, подле меня. Этот человек — назойливая муха, не более. Если не обращать на него внимания, он скоро уедет. — Агго, Чхого и Ракхаро — храбрые воины, но они еще молоды и имеют слишком большую ценность, чтобы ими рисковать. Они ее лучшие разведчики и не дают распасться ее кхаласару.
— Мудрое решение, — одобрил сир Джорах, стоя с нею рядом перед ее шатром. — Пусть себе этот дуралей скачет взад-вперед, пока у него лошадь не охромеет. Вреда от него никакого.
— Как сказать, — возразил Арстан Белобородый. — Войны выигрываются не одними мечами и копьями, сир. Бывает, что у двух войск сила равная, однако одно обращается в бегство, а другое нет. Этот воин вселяет мужество в своих и роняет семена сомнения в наших.
— А если наш боец ему проиграет, — фыркнул сир Джорах, — какие семена посеет это?
— Тот, кто боится сражений, не одерживает побед, сир.
— Речь не о сражении. Даже если этот дурак будет побит, Миэрин нам ворот не откроет. Зачем рисковать чьей-то жизнью понапрасну?
— Понапрасну? Я бы сказал по-другому: ради чести.
— Ну, довольно. — Дени только их перебранки недоставало помимо прочих забот. Миэрин представляет опасность куда более серьезную, чем этот белорозовый, осыпающий их бранью герой, и она не позволит сбить себя с толку. Ее войско после Юнкая насчитывает больше восьмидесяти тысяч, но солдат в нем и на четверть не наберется. Остальные… сир Джорах называет их ходячими ртами, и скоро эти рты начнут голодать.
Великие господа Миэрина отступали за городские стены, собрав с полей все, что можно, и предав огню остальное. На каждом шагу ее встречали обугленные поля и отравленные колодцы. Хуже того, к каждому указательному столбу вдоль прибрежной дороги от Юнкая они приколачивали по ребенку. Маленьких рабов прибивали еще живыми, вспарывая им животы и неизменно вытягивая одну руку в сторону Миэрина. Даарио, возглавлявший авангард, отдал приказ снимать детей, чтобы Дени их не увидела, но она запретила ему это делать, как только узнала об этом. «Я хочу их видеть, — сказала она. — Хочу увидеть всех до единого, и сосчитать их, и заглянуть им в лица. И запомнить».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
