что все кончается. Говорят, что выступила Япония.
Разгром, должно быть, такой, что подыматься будет трудно. Думать, что где-то сумеют организовать сопротивление, не приходится. Таким образом, мир, должно быть, станет единым под эгидой Гитлера...
Метро не работает. Всюду та же картина. Унылые люди с поклажей, разрозненные военные части, мотоциклы, танки. По Ленинградскому шоссе проехали три тяжелые пушки. Теперь смотришь на них, как на «осколки разбитого вдребезги»...
Получили на эвакуационное свидетельство хлеб на десять дней. В очередях и в городе вообще резко враждебное настроение по отношению к старому режиму: предали, бросили, оставили. Уже жгут портреты вождей...
Национальный позор велик. Еще нельзя осознать горечь еще одного и грандиозного поражения не строя, конечно, а страны. Опять бездарная власть, в который раз. Неужели народ заслуживает правительства? Новые рассказы о позорном провале в июне...»
16 октября утром, вспоминает один из сотрудников московского партаппарата Дмитрий Квок, работавший тогда на заводе «Красный факел», поступило распоряжение: станки разобрать, все, что удастся, уничтожить и вечером уйти из города.
«Москва представляла собой в тот день незавидное зрелище — словно неистовая агония охватила всех и вся — и город, в котором еще не было ни одного вражеского солдата, где никто не стрелял, вдруг решил в одночасье сам покончить с собой, принявшись делать это неистово, отчаянно, хаотично.
Толпы людей, кто в чем, со скарбом, беспорядочно двигались на восток. Появились мародеры, грабившие магазины, банки, сберкассы. Из некоторых окон на проезжую часть выбрасывали сочинения классиков марксизма-ленинизма и другую политическую литературу».
Эту картину дополняет Эмма Герштейн:
«Кругом летали, разносимые ветром, клочья рваных документов и марксистских политических брошюр. В женских парикмахерских не хватало места для клиенток, «дамы» выстраивали очередь на тротуарах. Немцы идут — надо прически делать».
Маршал Жуков рассказывал военному историку Виктору Александровичу Анфилову, как в октябрьские дни его привезли к Сталину на ближнюю дачу. Георгий Константинович вошел в комнату и услышал разговор Сталина и Берии.
Вождь, не замечая появления Жукова, продолжал говорить наркому внутренних дел, ведавшему разведкой, чтобы тот, используя свою агентуру, прозондировал возможность заключения мира с немцами в обмен на территориальные уступки.
В свое время Ленин, чтобы остаться у власти, пошел на заключение Брестского мира, отдал немцам чуть не полстраны, да еще и заплатил Германии огромную контрибуцию золотом. Так что Сталин вполне мог повторить Ленина.
Другое дело, нужен ли был мир Гитлеру? В октябре сорок первого он пребывал в уверенности, что с Красной армией покончено. Зачем ему соглашаться на часть советской территории, если он может оккупировать всю страну?
Генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов рассказывал потом, что он получил от Берии указание связаться с немцами. В качестве посредника был избран болгарский посол в Москве Стаменов. Болгария была союзником Гитлера, но болгарский посол являлся давним агентом НКВД.
Судоплатов встретился с послом в специально оборудованном кабинете в ресторане «Арагви» и сообщил, что Москва хотела бы вступить в секретные переговоры с немецким правительством. На этом, кажется, все закончилось.
Болгарский посол не спешил связываться с немцами. А тем временем контрнаступление советских войск под Москвой наполнило Сталина уверенностью, что он выиграет эту войну, разгромит Германию и накажет Гитлера. Теперь уже два вождя думали только о том, как уничтожить друг друга...
Тайные расстрелы
Начиная с июля большую часть заключенных московских тюрем эвакуировали из столицы. Сталин боялся, что Москву не удержать, и не хотел, чтобы его враги оказались в руках немцев. В страхе, что собственные сограждане повернут оружие против советской власти, Сталин велел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов», сидевших в тюрьмах.
11 сентября сто пятьдесят семь заключенных Орловского централа вывезли за город в Медведевский лес и расстреляли. Среди них была лидер левых эсеров Мария Спиридонова, ее муж, тоже левый эсэр, Илья Майоров, бывший глава правительства Советской Украины Христиан Раковский, профессор Дмитрий Плетнев, Ольга Каменева (жена Льва Каменева и сестра Троцкого), а также несколько десятков немцев-коммунистов и других политэмигрантов.
Одновременно шли новые аресты среди военных.
Скажем, 18 сентября был арестован военинженер 1-го ранга Артур Артурович Гюннер, начальник отдела в Главном артиллерийском управлении Красной армии. Чех по происхождению, он давно вызывал подозрения у чекистов.
Правда, предъявить ему было нечего. Но вспомнили, что в октябре 1939 года он ездил в Германию в составе делегации артиллеристов. И в обвинительном заключении особисты записали: «Гюннер, проживая в Берлине, занимал в гостинице отдельный номер, который под предлогом доставки служебных документов посещал сотрудник министерства иностранных дел. Там же в Берлине Гюннер задерживался представителем германской полиции якобы с целью проверки документов».
Он просидел всю войну в тюрьме без суда и следствия...
16 октября по приказу Берии были уничтожены сто тридцать восемь заключенных Бутырской тюрьмы, среди них видные в прошлом чекисты, например начальник личной охраны Ленина в 1919—1924 годах Абрам Яковлевич Беленький. Майор госбезопасности Беленький служил особоуполномоченным при наркоме внутренних дел, в мае 1938 года его арестовали, через год приговорили к пяти годам лишения свободы «за антисоветскую агитацию», а 7 июля 1941 года вновь судили и на сей раз приговорили к смертной казни.
17 октября расстреляли бывшего члена коллегии ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова. В июле он был оправдан военной коллегией Верховного суда, но приказ наркома Берии значил больше, чем вердикт Верховного суда.
Берия составил список из двадцати пяти арестованных, которых приказано было срочно вывезти из Москвы и уничтожить. Сохранился документ, подписанный наркомом внутренних дел и датированный 18 октября:
«Сотруднику особых поручений
спецгруппы НКВД СССР
старшему лейтенанту госбезопасности
Семенихину Д.Э.
С получением сего предлагается вам выехать в город Куйбышев и привести в исполнение приговор — к высшей мере наказания — расстрелять следующих заключенных...
Об исполнении донести».
28 октября в поселке Барбыш под Куйбышевом (Самара) по указанию Берии расстреляли двадцать осужденных. Некоторых вместе с женами. Среди них были восемь Героев Советского Союза и один дважды герой — Яков Смушкевич.
За первый год войны чекисты арестовали большую группу генералов. Тех, кого не расстреляли в октябре сорок первого, уничтожили на следующий год.
29 января 1942 года Берия представил Сталину список из сорока шести арестованных, среди них были семнадцать генералов и руководители военной промышленности во главе с бывшим наркомом боеприпасов Иваном Павловичем Сергеевым.
Сталин написал на первом листе: «Расстрелять всех поименованных в списке» и поставил дату — 13 февраля 1942 года.
Приговор оформили постановлением особого совещания НКВД. А расстреляли 23 февраля, в день Красной армии.
Вот неполный список генералов, репрессированных в
