Давно усвоил Королев мысль простую и ясную: в конечном счете все зависит от людей. Есть заводила, энтузиаст – пойдет работа, нет такого – никакое драгоценное оборудование, никакие финансовые инъекции ничего не дадут. Вот, например, космическая медицина. Подобрались энтузиасты: Яздовский, Покровский, Газенко, Серяпин, Генин, Юганов, Гюрджиан – и дело у них пошло. А вот у астрономов все получилось иначе.
Надо сказать, что Королев очень надеялся на поддержку астрономов, связывал с их будущим союзом многие свои планы, а союз все никак не получался. Уже во время работы над лунниками Сергей Павлович, по своему обыкновению, старался привлечь к новому делу ученых. Это его давняя, еще со времен ГИРД, установка. Ученые придавали всему Делу, и, разумеется, исполнителям Дела, большую солидность, не говоря уже о том, что действительно могли предложить что-нибудь интересное. Теперь, когда лунники становились реальностью, Королев с помощью Келдыша собрал астрономов, рассказал о своих планах, расспрашивал, какую аппаратуру надо поставить, что бы они хотели исследовать. Кукаркин выступил, благодарил, объяснил, какие замечательные перспективы открываются, если можно будет выйти за пределы атмосферы и рассмотреть ультрафиолетовую Вселенную, но большинство астрономов переглядывались и помалкивали. Они, как и геофизики несколько лет назад, были совершенно не готовы к такому разговору, предложения Королева представлялись им какой-то сказкой, и фантазия их иссякала на измерении магнитного поля Луны. Королев только крякал от досады, но молчал. Сергей Павлович решил обсудить некоторые детали фотографирования обратной стороны Луны, но и этот разговор на должном профессиональном уровне астрономы тоже провести не смогли. Их можно понять: подобные вопросы за всю многовековую историю их науки никогда не ставились! Кроме того, астрономы понимали, что, давая какие-либо рекомендации, они берут на себя большую ответственность – ведь их советы будут реализовываться, повлекут за собой немалые затраты, а к подобной ответственности они тоже не привыкли. В мире науки астрономы жили довольно обособленно, их конфликты и споры редко выходили за цеховые рамки, трудно было представить себе постановление ЦК о дальнейшем развитии астрономической науки или некое астрономическое подобие лысенковской августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Теперь же воля и упорство этого коренастого кареглазого человека вытягивала их на авансцену событий, часто определяющих политический климат мира. Они и не отрицали: да, они действительно не готовы к такому повороту в своей жизни.
Через две недели после полета первого лунника Королев начинает снова тормошить астрономов. Заместителю председателя Астрономического совета Академии наук СССР Алле Генриховне Масевич он направляет письмо, в котором напоминает ей о встрече в МГУ, где они вместе с академиком Амбарцумяном говорили о тяжелом астрономическом спутнике Земли. Королев пишет, что он готов запустить такой спутник, отдавая приборам около двух тонн полезного груза. «Нам кажется, что в этом вопросе остановка не за нами, а за астрономами, – в этой фразе уже слышится плохо сдерживаемое раздражение. – Непонятно, почему так много упущено времени, а по сути дела, нет даже проекта задания на разработку первой автоматической системы для проведения астрономических наблюдений со спутника. Мы вносим предложение – немедленно начать работы в этом направлении под руководством Астрономического совета. В нужный момент ОКБ готово принять в этом участие.
Нам кажется, кроме того, что было бы правильным разработать достаточно широкий общий план действий с учетом перспективных задач в этой области...
Интересен и такой вопрос, как организация автоматической астрономической межпланетной станции, рассчитанной на длительное существование: видимо, возможно создать автоматическую станцию на поверхности Луны...
Хотелось бы, чтобы дело сдвинулось с застойной точки, и не хотелось бы оказаться в отстающих...»
Что за несносный человек, этот Королев! Сам не живет нормально и другим не дает! Алла Генриховна, красивая молодая женщина, доктор наук, занималась внутренним строением и эволюцией звезд и была известна лишь в кругу своих коллег. В 1957 году ей поручили руководить оптическими наблюдениями за искусственными спутниками Земли, и работа эта, в сравнении с предыдущей не требующая особой остроты ума, сразу сделала ее невероятно популярной. В любой уважающей себя стране должны быть официальные герои и героини, как бы представляющие лицо страны и служащие примером для подражания подрастающим поколениям. В хрущевскую обойму официальных героинь входили ткачиха Гаганова, колхозница Заглада и астроном Масевич. Невозможно было представить без них весенний праздник 8 Марта или новогодний «Голубой огонек». Алла Генриховна выступала по телевидению, давала интервью, иллюстрированные журналы публиковали о ней пространные репортажи: вот она дома в кругу семьи, вот на лыжной прогулке, а вот в обсерватории. Одно время Масевич была даже «космическим цензором», визирующим материалы для прессы. Человек безусловно одаренный, она стремительно завоевала известность, столь же бесспорно этой одаренности не соответствующую. И известность эта возникла не в результате некоего своего дела, а в результате суеты вокруг дела чужого. Ни Леонид Иванович Седов, ни Алла Генриховна Масевич ни в коем случае не были лжеучеными или выскочками. Королев, сам того не ведая, своей кипучей деятельностью породил их, создав положение, по которому некая общественная ниша в здании космонавтики должна была возникнуть, а коли она возникла – не могла пустовать. Жестко требовательный к себе, он с теми же мерками подходил к другим, и это была едва ли не основная причина его разочарований в жизни. Он не мог понять, что знаменитая Масевич не столько не хочет, сколько не может заниматься тяжелыми астрономическими спутниками, межпланетными станциями и телескопами на Луне! Это не ее масштаб деятельности, для этого нужен еще один Королев, только не ракетчик, а астроном!
Известные ученые-астрономы: москвичи Масевич и Кукаркин, ленинградцы Михайлов и Шаронов, харьковчанин Барабашов и другие – входили в специальную группу экспертов, которые должны были помогать Королеву. Они консультировали работы ОКБ, помогали советами, составляли для него «справки» и «рекомендации», но сильного, энергичного союзника, способного в полной мере воспользоваться теми возможностями, которые он мог дать их науке, Королев так и не нашел. Ну да спасибо за научно-популярные статьи в журналах, это ведь тоже нужно...
После «фотографии века» Королев планировал получить новый снимок лунного «затылка», но в косых лучах Солнца, что позволило бы составить более ясное представление о лунном рельефе, высоте гор и глубине «морей». 12 апреля 1960 года «Луна-4» не вышла на орбиту. Это не очень расстроило Сергея Павловича: в какой-то мере «Луна-4» была повторением «Луны-3». Сейчас его интересовал больше всего «корабль-спутник», как его тогда называли, и межпланетные автоматические станции, над которыми работали «ребята» Тихонравова.
Михаил Клавдиевич Тихонравов, перейдя к Королеву из НИИ-4, возглавил отдел № 9, где занимались различными перспективными разработками. Сектор Максимова – межпланетными станциями и мягкой посадкой на Луну, Феоктистов – кораблем-спутником, Дудников – «Молнией». Отдел № 9 входил в «куст» проектных, конструкторских и производственных подразделений, которые курировал заместитель Королева – Константин Давыдович Бушуев. Когда появились спутники, они поначалу занимали весьма скромное место в работах ОКБ. Космический привесок ПС и для проектантов, и для конструкторов, и для производственников был практически невесом. Но сейчас, когда Королев увидел, что планы всех его реорганизаций увязли в бюрократическом болоте и быстро найти союзников вряд ли удастся, он понял, что полагаться надо на собственные силы. Прежде всего, он произвел небольшую внутреннюю реконструкцию, сделав Бушуева по сути дела своим заместителем по космосу.
В ОКБ Константина Давыдовича привел Мишин – они вместе учились в МАИ, вместе попали в конструкторское бюро Болховитинова и вместе эвакуировались в Билимбай. Они бы и в Германию поехали вместе, но в деревне убило молнией брата жены Константина Давыдовича, он поехал на похороны, а тут как раз все полетели за немецкими секретами. Бушуев из обоймы выпал и в Германию не попал. Вернувшись одним из первых, Мишин, который уже стал заместителем Королева в Подлипках, позвал Бушуева к себе. Так они снова соединились.
Константин Давыдович родился в семье школьных учителей села Путочина под Масальском. Отец его умер от тифа в 1921 году, когда Косте было только семь лет, и он получил воспитание женское: мама и две сестры. В семье никогда не ссорились, не повышали голоса, это были замечательно приветливые, незлобивые и доброжелательные люди. Сестра Константина Давыдовича рассказывала, что в комнате брата везде висели маленькие плакатики с одним словом: «Самообладание!». Костик таким и вырос – милым, улыбчивым, спокойным, деликатным. Любил природу, прогулки в лесу – пешком или на лыжах, но без суеты, без беготни. Иногда, уже после того как немцы оттуда уехали, ездил на озеро Селигер: любил одинокую трезвую рыбалку. Он вообще не пил, не мог осилить даже стакан пива. Всегда ратовал за здоровый образ жизни. Сколько себя помнил, делал утром зарядку. Домашним говорил: «Спать надо ложиться не позднее одиннадцати часов, а перед сном – обязательно погулять». Когда королевские «генералы» получили квартиры неподалеку от особнячка своего «фельдмаршала» – в больших домах на улице, которая теперь называется улицей академика Королева, Бушуев регулярно вытаскивал на вечерние прогулки своих соседей – Воскресенского и Чертока. А в гости звал редко. Он не любил застолий, но в праздники ему было приятно, когда вся семья собиралась вместе на торжественный обед.
