Зато сотни глаз смотрели из — за деревьев на поляну. Белая машина висела над оранжевой палаткой, по воде бежала мелкая рябь. Светлоглазый качался на веревочной лестнице, передавая что — то наверх, в черный люк. Палатка качнулась, упала, потом полотнище втянули на веревке в машину, как огромную рыбу, и машина задвигалась, пошла прямо от деревни и скрылась за лесом.
Бело — красная пирога осталась привязанной к столбу. Когда вода пошла на убыль, лодка повисла на столбе, кормой в воду. После захода солнца Бегущий бесшумно проскользнул в один дом, в другой и тогда все поняли.
Поход!
Старшины бегут по деревне, и в каждом доме начинается торопливая возня. Поход! Женщины спешат к берегу, следом за воинами, к пирогам, и стоят в темноте, не решаясь заплакать. Только что они сидели у очагов с мужьями, а дети тихо посапывали в гамаках, и вот уже удаляются хриплые выдохи гребцов.
Женщины расходятся по домам, но Змеи, оставшиеся охранять деревню, сидят на берегу до самого рассвета.
На рассвете две пироги переплывают поляну и осторожно углубляются в бывшие владения Огненных.
— …Одни утонули, другие ушли, — сказал пулеметчик.
— …Да, теперь они снова «солдадос», бродячие, — подтвердил старшина Змей. — Пулемет поставим здесь.
На высоком берегу над пещерой пулеметчик присел на корточки, повернул ствол и показал рукой — лианы закрывали вход в протоку. Воины начали рубить лианы, а старшина заглянул вниз и сплюнул. Из пещеры поднималась кислая вонь.
— Многие умерли, — важно произнес старшина.
— Плохая примета, — сказал пулеметчик. — Говорили, что они — последние во всех джунглях.
— Лгут, — сказал старшина. — На Великой реке я видел других. Они убили Маленького Удава.
— Я думал, он убит в сражении, — пулеметчик посмотрел в прицел. — Хорошо. Теперь я вижу реку.
Воины подошли к старшине и тоже заглянули вниз.
IX
Самолет был свой, советский — с огромной надписью «Аэрофлот», и красным флагом на стабилизаторе. И экипаж был свой, советский, и странно было слышать русские слова от других людей, и где — то в далекой дали остались ночные звуки джунглей, утренний вопль ревуна, и хриплый рев крокодилов.
Они сидели в самолетных креслах с высокими спинками, держали на коленях советские журналы. Багаж был надежно запрятан в грузовых отсеках, чемодан с дневниками лежал в ящике над Аленкиной головой. На тележке привезли еду: жареный цыпленок, картофель фри, что — то в баночках.
— Прибереги аппетит, — сказала Аленка. — Ты разоришь Аэрофлот, старый крокодил джунглей.
— Не буду. Наберегся, — нагло сказал Андрей и улыбнулся стюардессе. — Я бы съел чего — нибудь еще, посущественней.
— Попробуем вас накормить, — сказала стюардесса.
Горы уже были далеко позади, и за круглыми оконцами перекатывался гул моторов, и необозримая, синяя, замерла внизу Атлантика, и над ней висели круглые облака. Огненные облака. Раскаленные рассветом круглые облака.
«Возвращение с победой. С Пирровой победой», — думала Алена, а Андрей уже достал блокнот и писал формулы — строчка за строчкой. Пиррова победа…
Давным — давно, когда ей было лет шесть или семь, они с братом набрели на полянку, в лесу, под Москвой. Полянка была красная от земляники. Аленка заглянула под листья, обмерла, и много лет спустя, стоило ей только захотеть, она могла увидеть эту полянку, услышать ее запах и ощутить вкус переспелой земляники на языке.
Теперь она может летать над джунглями и видеть джунгли, как видел их Большой Клуб. Она закроет глаза и увидит, как мелькают огромные листья и мчится темным силуэтом ягуар. Мчится по берегу и сигает в воду…
Алена не успела рассказать Андрею об этой галлюцинации, а сейчас почему — то нельзя. Она простила его, вычеркнула, тот позорный разговор начисто и все — таки они молчат.
Вот почему они молчат. Она возвращается с победой, а он — с поражением. Для него не бывает побед, его битва никогда не кончится, и он всегда будет помнить о том, что. Большой Клуб погиб непознанным. Будет помнить и казниться. Что он сейчас делает, Андрей? Может быть, он думает о том же и вводит в свои формулы критерий «пирровости всех побед»?
Вернулась стюардесса, поставила перед ними обоими по подносику.
— Изумительно, — сказал Андрей. — Восхитительно. — Он стал жевать, глядя в блокнот красными глазами. За сборами было некогда спать, а в самолете Андрей никогда не спал.
— Я уверена, — сказала Алена, — что есть еще Огненные. И не один Клуб. Есть.
— Не надо, Аленушка.
— Есть, — сказала Алена.
Наверное, у нее было несчастное лицо. Стюардесса посмотрела издали и подошла снова.
— Почему вы не кушаете?
— Так, — сказала Алена. — Спасибо.
Андрей крошечными значками, как муравьями, заполнял страницу за страницей, иногда смотрел в оконце, но когда солнце поднялось выше, задернул занавеску.
Аленка хмурилась во сне. Воины шли по ночным дорогам под звездами, и на их пути в джунглях вспыхивали бесшумные пожары.
Москва: 1964–1989
Обсидиановый нож
— Завидую вашему здоровью, — произнес сосед, не поднимая головы.
Мы сидели вдвоем на грязной садовой скамье. Бульвар, залитый талой водой, был пустынен. Сосед каблуком долбил в леденистом снеге ямку, толстое лицо со сломанным носом чуть покачивалось. Рука в перчатке упиралась в планки сиденья.
— Ах, здоровье — это прекрасно, — сказал сосед, не разжимая губ.
Я на всякий случай оглянулся еще раз — не стоит ли кто за скамьей. Никого… Прошлогодние листья чернеют на сером снегу, вдоль боковой аллеи журчит ручей.
— Вы мне говорите? — пробормотал я.
Сосед качнул шляпой сверху вниз, продолжая ковырять снег каблуком. В ямке уже проступила вода.
Еще несколько минут он смотрел на свои башмаки с ребристыми подошвами, а я разглядывал его, ожидая продолжения.
Черт побери, это был престранный человек! Лицо отставного боксера — сломанный нос, расплющенное ухо и одержимые глаза, сумасшедшие, неподвижные. Такие глаза должны принадлежать ученому или потерявшему надежду влюбленному. Я никогда не видел человека, менее похожего на того или другого — по всему облику, кроме глаз… А его слова? «Завидую вашему здоровью, это прекрасно…» А его поза, поза! Он сидел, упираясь ручищами в скамью, бицепс левой руки растягивал пальто. Он как будто готов был встать и мчаться куда — то, но каблук мерно долбил снег, и уже талая вода ручейком уходила под скамью — в ручей на дорожке за нашими спинами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
