знаю, — прохрипел он, обращаясь к Роберту, — вы тоже призрак, призрак того утопленника. Не то моя пуля убила бы вас!
— Да, мистер Майер, — ответил Сеймур, — я привидение. Ну, ребята, вот веревка, свяжите его руки за спиной и обыщите его. В этом кармане револьвер.
Кафры повиновались, и скоро обезоруженный Майер был привязан к дереву.
— Воды, — простонал он. — Уже много дней я пил только росу, которую слизывал с листьев.
Бенита быстро побежала в пещеру и вернулась с кружкой воды.
— Что же, опомнились теперь? — спросил Роберт, когда он напился. — Если да, выслушайте меня: у меня есть для вас хорошие вести. Клад, который вы искали, найден. Мы дадим вам половину золота, один из фургонов и несколько волов; уезжайте скорее. Если же вы снова попадетесь мне на глаза раньше, чем мы переселимся в цивилизованную страну, я застрелю вас, как собаку.
— Вы лжете, — мрачно произнес Майер. — Вы хотите выбросить меня в пустыню, чтобы я попал в руки макалангов или матабелов.
— Хорошо, — ответил Роберт, — отведите его, куда я скажу. Я покажу ему, говорил ли я правду.
Зажгли фонари; два зулуса потащили Джейкоба. Роберт и Бенита шли сзади. Сначала Майер сильно отбивался, потом, видя, что он не может вырваться, покорился.
Джейкоба подвели к подножию креста; тут Майера, казалось, охватил приступ лихорадки. Потом его втолкнули в дверь и показали дорогу по крутой лестнице. Наконец все очутились в хранилище золота.
— Смотрите, — сказал Роберт и, обнажив свой охотничий нож, разрезал один из кожаных мешков; оттуда мгновенно полился целый поток слитков и самородков. — Ну, друг мой, лгун я или нет?
При виде удивительного зрелища ужас Джейкоба совершенно прошел.
— Прелесть, прелесть, — прошептал он, — тут больше, чем я думал, мешки золота! Я стану поистине королем. Нет-нет, это все греза! Я не верю, что золото здесь, развяжите мне руки, дайте пощупать его.
И в полном упоении, обезумев от восторга, он начал осыпать золотыми блестками свою голову и тело.
— Новый вариант мифа о Данае[625], — начал было Роберт саркастическим тоном, но внезапно замолчал, потому что лицо Джейкоба изменилось, изменилось страшно.
Под загаром оно побледнело, глаза Майера расширились, округлились; он протянул руки, точно отталкивая от себя что-то, и весь задрожал; казалось, даже волосы приподнялись у него на голове. Он медленно отступал спиной и упал бы в незакрытое отверстие, если бы один из кафров не оттолкнул его. Джейкоб отступил к отдаленной стене и там замер. Его губы быстро зашевелились, но (и в этом заключалось самое страшное из происходящего) из них не вырвалось ни звука. Вдруг его глаза закатились так, что остались видны только белки, все лицо страшно увлажнилось, точно облитое водой, и он молча упал ничком и больше не шевелился.
Все это было так ужасно, что кафры, завывая от ужаса, повернулись и побежали по лестнице. Роберт бросился к Майеру, схватил его, повернул на спину, положив руку на его грудь, и поднял ему веки.
— Умер, — сказал он. — Лишения, переутомления мозга, разрыв сердца. Вот в чем дело.
Прошла еще неделя. Фургоны были нагружены такими ценностями, какие не часто перевозятся в простых телегах. В одной из них, на истинно золотом ложе, спал еще очень слабый и больной Клиффорд; впрочем, старику уже стало лучше, и можно было надеяться, что он скоро поправится, по крайней мере, на некоторое время. Путешественники надеялись тронуться в путь в этот день, и Роберт с Бенитой, уже совсем готовые, ждали минуты отъезда.
Девушка коснулась руки Сеймура и сказала ему:
— Пойдемте со мной, мне хочется в последний раз увидеть все.
Они поднялись на верхнюю часть крепости по отвесным ступеням, которые уже очистили от камней, набросанных на них Майером; у входа в пещеру зажгли они лампы и пошли в темный коридор. Тут виднелись обломки баррикады, в отчаянии построенной Бенитой; алтарь, холодный и серый, такой же, каким он был, может быть, три тысячи лет назад; гробница монаха, лежавшего теперь рядом с товарищем, так как в его могилу опустили Джейкоба Майера, прикрыв обоих обломками камней, которые разбил безумец в своем стремлении к богатству; на кресте висел белый Христос, вселявший благоговейный страх. Только исчезли скелеты португальцев; Роберт с помощью своих кафров отнес их в пустое хранилище сокровища, закрыл внизу лестницу и заложил дверь сверху, чтобы они наконец могли лежать в покое.
Они вошли на гранитный конус, чтобы посмотреть, как солнце вставало над широкой Замбези. Молодые люди спустились с гранитной глыбы и возле ее подножия увидели старика. Это был Молимо, Мамбо макалангов; они еще издали узнали его белоснежную голову и худое, аскетическое лицо. Подойдя ближе, Бенита увидела его закрытые глаза и шепнула Роберту, что он спит. Однако старик слышал их приближающиеся шаги и даже угадал ее мысли.
— Девушка, — сказал он тихим голосом, — я не сплю, но грежу о тебе, как грезил раньше. Помнишь, в первый день нашей встречи я предсказал тебе счастье, сказав, что ты, знавшая великое горе, в этом месте найдешь счастье и покой. Но ты не поверила словам Мунвали, произнесенным устами его пророка.
— Отец, — ответила Бенита, — я думала, что мне придется отдохнуть только в могиле.
— Ты не хотела мне поверить, — продолжил он, не обратив внимания на ее слова, — а потому попробовала бежать, и твое сердце разрывали ужас и муки, тогда как оно должно было ожидать конца в мире и спокойствии.
— Отец, мое испытание было жестоко!
— Я знаю это, девушка, а потому тебя поддерживал дух Бамбатце. Он погубил человека, который лежит мертвый. Да, да. Тебе он сочувствовал и с тобой уйдет из Бамбатце.
Мамбо поднялся на ноги и, одной рукой опираясь на свой посох, другую положил на голову Бените.
— Девушка, мы больше не встретимся под солнцем; но за то, что ты подарила покой моему народу, за то, что ты бодра, чиста и искренна, да будет над тобою благословение Мунвали, переданное тебе устами его слуги Мамбо, старого Молимо Бамбатце. Конечно, время от времени тебя не
