я дальше сам как-нибудь справлюсь.
Молчит. Долго молчит, не отвечает, только смотрит внимательно. Я уже думаю, что не согласится, но голова вдруг говорит.
— Ать, договорились! Чего человеку доброму не помочь?
— Спасибо, — я искренне улыбаюсь.
— Ладно, чего уж, идём земельку покажу… — только это, ты хорошо подумай, прежде чем земельку брать? А то ведь хочешь не хочешь, а долг платежом красен, как-то с земельки отдавать придется, и я не посмотрю на то, что мы рабов не жалуем.
— Говно вопрос, — уже сказав, это вслух, вижу, что голова хмурится — не понимает связь между «говном» и «вопросом». Спешно исправляюсь. — Договорились в смысле.
Мы обмениваемся крепкими рукопожатиями, скрепляя нашу сделку. Голова только с виду хлипкий, а жмет руку так, что мама не горюй. Тотчас зовет паренька, которого накануне хотел попросить сопроводить меня из селения вон. Видно паренек — правая рука. Он подходит к нам, застывает по стойке смирно.
— Звали?
— Звали-звали. Давай-ка скажи, чтобы моему дорогому гостю подали выпить и перекусить, да скажи, что сам Доброжир велел. А мы пока соберемся, потом пойдем покажем ему земельку, чтобы обустроился. Через час сборы!
С этими словами голова чапает вглубь селения, на сборы. Вон оказывается, как его звать — Доброжир. Ну здесь и имена. Его помощник приглашает меня пройти «к столу». Вот так сразу бы!
Подходим к одному из домиков, заходим внутрь. Там бабы, разных возрастов и на разный лад сидят. Как я с помощничком головы зашел дом — все внимание бабы на меня переключили. Блин, вот честно, женщины в девятом веке прямо скажу, не фонтан. Одна страшнее другой, им бы на реснички, на татуаж сходить, губки надуть, да в спортзал абонемент выписать.
Начинают суетиться — помощник говорит, что Доброжир накормить и напоить гостя распорядился. Я жду, осматриваюсь. Сегодня на обед у дреговичей каша. Облизываюсь, когда мне приносят чашку, от которой поднимется пар. Все свежее, только сваренное, с огня. После тех приключений, которые за последние пару дней пришлось пережить моему желудку, каша сродни пищи богов. Как только бабы меня обслуживают, так сразу все до одной выходят. У них помимо меня полно дел, женщина того времени она такая — мужик воюет, а баба хозяйство держит на плечах, как атлант.
Я ем до полного насыщения и даже подумываю вылизать чашу. Пока вытираю губы, размышляя о том, что неплохо бы попросить добавки, в дом заходит совсем молодая девчушка. Хрупкая, худющая, как спичка. Личико милое, на щеках искриться румянец.
— Ой… — изумляется при виде меня.
В руках она держала полный чан с ягодами, так вот из-за изумления чан выпал из ее рук и ягоды рассыпались по полу. Я отставляю чашку, со вздохом поднимаюсь, понимая, что надо помочь девчушке прибраться. Чего она только перепугалась — я вроде одет.
— Извини, не хотел напугать.
Поднимаю чан и начинаю складывать туда обратно ягоды горстями. Девчонка некоторое время наблюдает, все еще испуганно, а потом тоже начинает подбирать ягоды с пола.
— Я сама, не надо, — останавливает она меня.
Не ну раз сама, я то только «за». Выпрямляюсь, чан все еще держу в руках, чтобы девчонки было удобнее складывать — делаю с прицелом, что как закончим еще у нее каши попрошу. Казалось бы, самое безобидное, что только есть — сбор рассыпанных ягод. А вот фигушки. В дом заходит голова и вдруг застывает на пороге, вытаращив глаза. Мы с ним переглядываемся. Я улыбаюсь, а у головы рожа кирпичом.
— Что… что тут происходит⁈ — верещит.
И тут я понимаю, что голова зашел в тот момент, когда девчушка в очередной раз нагнулась за ягодами (между прочим там то ягод осталось на пару горстей) и с позиции с которой стоит голова случается «обман зрения». Ну понятно, я думаю — девушка стоящая раком, лицо на уровне моего паха…
— Ты что удумала, доча⁈
— Я все объясню, — говорю, а сказав понимаю, что не надо было говорить — получается, что как бы оправдываюсь.
Теперь все становится на свои места. Значит это — дочь головы Доброжира. И вот эта самая девчушка как будто отсасывает в доме отца у незнакомого мужика. Попадос.
— Что отец? — лицо девчонки выглядывает из-за моей спины. Она видит, что лицо ее отца перекошено и прежде чем голова взрывается криками, девчонка дает деру, вон из помещения. Она плачет, вытирает лицо, а выглядит так, будто вытирает губы.
Я оборачиваюсь к голове, теперь то он видит, что ничего такого о чем он подумал здесь не происходит. Однако успокаиваться Доброжир тоже не спешит. Тяжело дышит через ноздри, разворачивается и выходит следом.
А я как идиот так и остаюсь стоять с чаном с ягодами в руках. Блин блинский… ну какого фига то?
Глава 11
* * *
Надо ли говорить, что после того случая с кх…хм… (вот честно — даже не знаю, как правильно сказать) с «собиранием ягод» (назовем это так), у нас с головой вдруг как-то не сложились отношения сразу. Будто два чужих человека друг другу стали. Отдалились и все тут. Не, ясное дело, что сблизиться мы с ним не сближались, на брудершафт тоже не пили и не разлей вода никогда не были, но руки вроде как пожали при свидетелях, не? И ряд заключили тоже. А Доброжир мне человека слова напоминал, вот я и подумал, что ЭТО, в смысле наше рукопожатие, что-то да значит… от слова своего голова кстати не отказался и формально его человеком слова можно считать. Но обо всем по порядку, как между нами черная кошка пробежала и к чему все это привело — сейчас расскажу.
Доброжир, застукав меня доченькой, говорить не стал. Весь красный, свалил куда-то, возможно, за дочерью отправился. Я следом — да пока переваривал случившееся, старосты как след простыл. Остался стоять на улице — не возвращаться же в дом, где мне явно не рады.
Стою значит. А по селению мигом пошел слушок, что я, гость пришлый, не где-нибудь, а в доме головы — доброго и отзывчивого к чужой беде Доброжира — его дочь наяриваю. Оприходываю и по-хозяйски брюхачу, пока батьки-хозяина дома нет. Вот такая у меня черная неблагодарность. Один дрегович увидел, как девчонка выбегает из дома, другой и пошло поехало. Здесь пошушукались, там сплетню кинули и готов слушок.
