class="v">И пойдём по улице за яблочным лимонадом.
А вокруг сиреневый цвет, и цветёт сирень,
и у нас одна на двоих на асфальте тень.
Тот, кто помнит, счастлив, болтлив, блажен.
Хохочи же со мной во всё горло рядом.
Пустота внутри, словно маятник сбавил ход,
и мне страшно, что это когда-нибудь вдруг пройдёт,
и я стану одной из фальшиво мнущих платок сирот
с равнодушным стеклянным взглядом.
2015 год, Донецк
«Есть документ, а человека нет…»
Есть документ, а человека нет,
свидетельство, долженствованье, фото.
Я помню, как ждала его с работы,
мне было девять или десять лет.
Он приходил – голубоглаз, суров,
пропахший сигаретами «Прилуки».
Я помню его ласковые руки
и как он по средам готовил плов.
Как мы сидели, пялились в экран,
я помню его волосы на ощупь.
Мы дважды в день переплывали площадь
и раз в неделю не ходили в храм.
По воскресеньям мы мелись в дому,
обедали, решали уравненья,
мы были два родных сердцебиенья,
он больше не нашёл себе жену,
стал тенью девочки с руками без колец,
колец совсем не носят пианистки.
Он умер, и без права переписки
я каждый день пишу тебе, отец.
Я каждый день ищу в себе тебя,
твои черты, твой почерк и манеры.
Вот зеркало пустого шифоньера,
без пиджаков, рубашек и белья.
И ровно так же пусто и внутри,
и на земле вновь торжествует осень,
я помню, ты желал мне вечных вёсен.
А помнишь наши шутки и пари?
Про то, что смерть случится не с тобой
и не со мной, а с кем-то из не наших,
а помнишь, как во внутренний кармашек
ты клал мне белоснежный носовой,
как доводил до самого крыльца,
как я твой слух и клавиши терзала?
Сегодня утром мама мне сказала,
что я пошла характером в отца.
А это значит, ты всё так же жив
и из последних жил идёшь на смену.
А я, что я? Мне выходить на сцену,
писать стихи да разбирать архив.
2015 год, Донецк
«Здесь так тихо, что слышно часы и вены…»
Здесь так тихо, что слышно часы и вены,
как в замочной скважине ключ говорит: «Пожалуйста!»
Когда мой отец после крайней тяжёлой смены
не целует меня с порога, но и не жалуется
на кромешную тьму подземелий и пыль, что въелась
в его пальцы, лицо, одежду и даже в голос.
Это смелость, любовь моя, просто мужская смелость,
неразменная и не разменянная. Наш полюс
на краю земли – просто кряж, что горюч и чёрен.
Чёрно-белые зимы, как старые киноленты.
Этот край свободен, и он в тех, кто его достоин,
он впитался навечно в тело твоё пигментом,
когда в самую малую щель проникали недра
нашей страшной земли – изрытой да истощённой.
Здесь так тихо, что истошно пятится суеверный,
и дрожащей рукою крестишься ты, крещёный.
В эту землю вложили душу, подняли в гору,
эту землю явили миру, как символ ада,
и на ней построили пыльный суровый город.
В этом городе редко случаются звездопады,
чаще ливни, и ливни эти с больным пристрастьем
всё ведут допросы – кто праведен, кто виновен.
Этот город меня ощущает своею частью,
и я счастлива быть его городским бетоном,
мостовой и стеной разрушенной, речкой в камне.
Моё сердце здесь – расхристанное, живое,
оно стало памятью у подножия памятника
неизвестному, но отчаянному Герою.
2015 год, Донецк
«тесный город Донецк…»
тесный город Донецк
кому тесный кому просторный
после школы встречал отец
шли до дома
говорили о сём о том
о шахтёрах и об отметках
слишком близко был к школе дом
дом наш крепкий
шли сквозь время и сквозь туман
шли навылет
во дворе у нас рос каштан
пахло пылью
я подкрашивала глаза
папа тоже
я была ещё та коза
это гложет
а теперь я хожу одна
школы мимо
не сыта и не голодна
и не любима
2017 год, Донецк
«Мой отец мне ночами пишет из другой галактики…»
Мой отец мне ночами пишет из другой галактики:
«Ты хорошо рисуешь, но тебе не хватает практики,
хочешь, я соберу для тебя золотые фантики
от конфет?
Хочешь, пришлю их курьером тебе под утро?
Тончайшие фантики звёздного перламутра,
растолчёшь их в ступке, сделаешь пудру,
нарисуешь велосипед,
на котором по радуге объедешь Евразию и Америку.
Согласись, это пошло бы на пользу такому, как ты, холерику.
Представь, причаливаешь без визы к любому берегу,
говоришь: «Привет!
Я приехала из волшебной страны Терриконии,
я решила, что теперь вы будете её колонией…»
И тебя селят в красивом дворце с колоннами,
окнами на рассвет.
Дарят кисти, краски, холсты и хитрые разбавители,
самого главного живописца приставляют к тебе учителем,
у него на носу два стёклышка увеличительных,
он смешно одет.
Он владеет искусством художественного гипноза,
ты рисуешь войну, а выходит алая донецкая роза,
и дымится кисть твоя, словно бы папироса,
оставляет след…»
2018 год
«Пока человек находится в комнате, помни его…»
Пока человек находится в комнате, помни его,
линии горние, помни глаза его изумлённые,
руки его и волосы, дым от его сигареты.
Складывай в полости памяти ваше последнее лето.
Лето моих скитаний за границами топоса.
Помнишь ли ты человека, как звук его голоса
или как рук его мягкое прикосновение?
Я его помню, как самое первое стихотворение,
То, из которого выросла вся
