К этому времени Есенин уже «расплевался» с Клюевым, от которого он теперь никак не зависел. Не стало никакой надобности терпеть его «приставания». Были и другие причины, но «Есенин и Клюев» — эта тема для отдельной книги или докторской диссертации. Мы же ограничимся вышесказанным. Во всяком случае, никто не плакал и не мешал отправиться в путешествие, в котором участвовала женщина.
Любивший «рязанские раздолья», Есенин, конечно же, не остался равнодушным и к северным пейзажам («Небо ль такое белое/ Или солью выцвела вода? […] Голубой простор и золото/ Опоясали твою тоску»). Сергунька (именно так называли Есенина близкие друзья, в том числе и Ганин) и Алексей наперебой ухаживали за красавицей Зинаидой. Но по молчаливому уговору она считалась «девушкой Ганина». Однако ж на обратном пути, в поезде, Есенин — совершенно неожиданно — сделал Зинаиде Райх предложение. Она опешила — «Дайте подумать» (они еще были на «вы»). Есенина этот — казалось бы, вполне естественный — ответ взбесил. Он был так уверен в своей мужской неотразимости (к тому же известный поэт), так привык, что женщины сами лезут целоваться, а тут он предлагает руку и сердце, и видите ли…
Думала Зинаида Николаевна недолго. Еще не доезжая до Вологды, она сказала: «Да». Решено было венчаться немедленно. Все трое сошли в Вологде. Денег ни у кого не было. В Орел, где жили тогда родители Райх, отправилась телеграмма: «Вышли сто, венчаюсь». Никаких объяснений родители не потребовали, а деньги выслали. Купили обручальные кольца. Букет для невесты Есенин нарвал по дороге в церковь. Венчание состоялось 4 августа в небольшой церквушке под Вологдой. Шафером был Алексей Ганин.
Однако первая же брачная ночь глубоко разочаровала Есенина. Друг поэта Анатолий Мариенгоф в своем «Романе без вранья» (остряки — не без основания — называли это произведение враньем без романа) писал: «Зинаида сказала ему [Есенину], что он у нее первый. И соврала. Этого Есенин никогда не мог простить ей. Не мог по-мужицки, по темной крови, а не по мысли. «Зачем соврала, гадина?!» И судорога сводила лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки».
Вернувшись в Петроград, новоиспеченные супруги какое-то время намеренно живут раздельно. Было ли то желанием проверить чувство, или разочаровавшийся в нравственности Зинаиды Есенин какое-то время подумывал, что слишком быстро «окрутился», — неизвестно. Зато известно другое: он поселился в эсеровском общежитии.
Посетивший Есенина в это время старый друг В. Чернявский вспоминал: «…была в нем большая перемена. Он казался мужественнее, выпрямленнее, взволнованно-серьезнее. Никто больше не рассматривал его в лорнет, он сам перестал смотреть людям в глаза с пытливостью и осторожностью. Хлесткий сквозняк революции и поворот в личной жизни освободили в нем новую энергию».
Только после поездки в Орел, честь по чести познакомив мужа с родителями Зинаиды, молодые начинают жить вместе. Они заняли две смежные комнаты в квартире, где располагалось издательство «Революционная мысль»; в этой же квартире жили двое друзей Райх по Бендерам и Алексей Ганин. Хозяйство вели коммуной. Под руководством Зинаиды Николаевны, которая умудрялась и в то голодное время готовить вкусные кушания.
Домостроевские наклонности Есенина, проявившиеся в отношении к Анне Изрядновой, дали себя знать и в браке с Зинаидой Райх. Первое, что он потребовал от нее, — уйти из газеты — слишком много всякого народа там шляется. Из редакции она ушла, однако и полностью превратиться в домашнюю хозяйку не пожелала — поступила на службу в Наркомат продовольствия — машинисткой. Однако в общем, по единодушному мнению современников, в конце 1917 — начале 1918 г. супруги жили неплохо. В это время Есенин действительно «распечатался во всю ивановскую», платили ему уже как известному поэту, так что деньги появились. Часто принимали друзей, а люди не любят ходить туда, где ощущается «напряг» между хозяевами. Есенину нравилось, что у него, как у всякого добропорядочного крестьянина, есть жена (а у него к тому же красавица), дом… И замечания, которые он ей постоянно делал («Почему самовар не готов?», «Что ты его не кормишь?»), делались тоном вполне добродушным. Никакой особенной тяги к спиртному у него в то время нет. Конечно, он мог перед праздником или получив гонорар принести домой бутылку-другую вина. (Вино тогда доставалось только из-под полы, но это не было сложным делом.) Но без повода не пил никогда. И никогда не напивался до положения риз. «Если в его характере и поведении мелькали уже изломы и вспышки, предрекавшие непрочность этих [семейных] устоев, — их все-таки нельзя было считать угрожающими», — вспоминал все тот же В. Чернявский.
Но Чернявский знал не все. Однажды, придя домой, Зинаида Николаевна застала в комнате полный разгром: на полу валялись раскрытые чемоданы, вещи смяты, раскиданы, повсюду листы исписанной бумаги. Топилась печь, Есенин сидел перед нею на корточках и не сразу обернулся — продолжал засовывать в топку скомканные листы. Но вот он поднялся ей навстречу. Такого лица она у него еще не видела. Посыпались ужасные, оскорбительные слова — она не знала, что он способен их произносить. Она упала на пол — не в обморок, просто упала и разрыдалась. Он не подошел. Когда поднялась, он, держа в руках какую-то коробочку, крикнул: «Подарки от любовников принимаешь?» Швырнул коробочку на стол… Они помирились в тот же вечер. Но, перешагнув какую-то грань, восстановить прежние отношения уже невозможно. В их бытность в Петрограде крупных ссор больше не случалось. Но если Есенину что-то не нравилось, он уже мог оскорбить жену.
Грубые ссоры продолжались. Однажды, когда Есенин в очередной раз назвал ее нецензурным словом, она, не выдержав, в ответ обозвала этим словом его самого. Есенин схватился за голову: «Зиночка, моя тургеневская девушка! Что же я с тобой сделал?!»
Дар поэта — ласкать и корябать.Роковая на нем печать.
— это будет сказано позже. Когда за Есениным уже прочно закрепится «дурная слава» «охальника и скандалиста». Но «роковая печать», как все в человеческой жизни, проявилась не вдруг. Вспомним его давнее письмо Марии Бальзамовой: «Если я буду гений, то вместе с этим буду поганый человек». Быть может, в 1917 г. кто-нибудь и сомневался в его гениальности, но не Сергей Есенин. Это не значит, что он сознательно давал себе нравственные поблажки. Просто «гений» и «роковая печать» одновременно разрывали его изнутри.
В марте 1918 г. советское правительство приняло решение перенести столицу из Петрограда в Москву. Туда же, естественно, перебрался и Наркомат продовольствия. А с ним и Зинаида Райх. Через некоторое время за ней последовал Есенин. Он возвращался в Москву с радостью:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
