— Сам ты болен! Аллергия у меня, бля… На цветение… — отозвался Колян обиженным голосом. — По лесу как набегаешься, так совсем сильно начинается. Так какой план-то будет? Искать ее теперь по лесу?
— Да ты че, Рембо, что ли? Щас сами ноги тут переломаем. Да и бесполезняк, если она спряталась где-то, не найти уже. Темно, как у негра в жопе. А утром она, не будь дура, уйдет отсюда пораньше. Пошли обратно в дом. Может, там чего полезного отыщем. Узнать хоть, кто она и где ее теперь искать. Да не ссы ты, никуда баба от нас не денется. Завтра найдется как миленькая. А с ней и девчонка.
Шаги стали удаляться. Я посидела для верности еще минут десять, послушала тишину и только потом решилась разжать бедному ребенку рот.
— Только не плакать, ясно? — велела я как можно строже.
Но ребенок плакать и не думал. Засопел носом, потер глаз и неожиданно спросил:
— А мы сегодня спать будем?
Ну ни фига себе, вот что значит крепкая детская психика! — подумала я.
— Будем, — заверила я ее, обрадовавшись, что хоть ночных истерик, кажется, сегодня не планировалось. — Вот сейчас найдем хорошее местечко, мягкое такое, и сразу же и будем, прямо в лесу. У нас тут сказка такая, про лес. Мы с тобой два мишки, я старшая мама-мишка, а ты моя дочка-мишка, ну понарошку типа, понимаешь? Вот мы живем в лесу, короче, и сейчас пойдем, выроем норку и ляжем спать.
— Медведи не роют норки, — строго и с обидой за вранье сказала девочка. — Они живут в берлогах и спят только зимой. А сейчас лето.
— Ну, здрасьте! Только зимой! — я решила показать, что тоже не лыком шита в области биологии. — А летом они у тебя что, вообще не спят ни днем, ни ночью, что ли?
Девочка задумалась и зевнула. Похоже, пора действительно искать ей берлогу. Сочтя наше место слишком опасным (вдруг бандитам придет в голову вернуться!), я отковыляла кое-как еще метров на двести в сторону и нашла что-то, похожее на маленькую прогалину, заросшую высокой и мягкой травой. Лучше места и не придумать. Трава прятала нас от глаз тех, кто мог бы случайно на нас выйти из леса, а ее мягкость служила нам чем-то вроде матраса. Надергав травы и настелив нам подстилку, я легла сама и прижала к себе девочку. В бока сразу же впились всевозможные бугры. И я смогу здесь заснуть?! Воздух, мягко скажем, прохладный, а земля — так просто ледяная и почему-то еще и влажная, но ничего, терпеть можно. Господи, как хорошо, что сейчас хотя бы лето!
— Удобно? — спросила я.
— Угу, — ответил ребенок и почти моментально заснул.
Вымоталась, бедняжка, — думала я. Нормально вообще: спишь у себя в кроватке, вдруг прилетает незнакомая тетка, хватает тебя в охапку, тащит через лес, чуть не душит, зажимая рот, а потом укладывает спать на лесной полянке, рассказав совершенно бездарную сказку про каких-то мишек… Удивительно, что она на всю эту историю купилась. А могла бы орать что есть мочи, и что бы я с ней делала? Вот хорошо ей, хоть заснула. У детей все-таки не нервы, а канаты. Я же сегодня точно заснуть не смогу.
День шестой
Пробуждение после глубокого сна, в который я, несмотря на все свои опасения, провалилась почти мгновенно, было медленным. Так выходят из наркоза. Постепенно появляются какие-то ощущения, потом звуки, потом ты начинаешь осознавать свое тело и открываешь глаза, и зрение помогает тебе окончательно навести ясность в окружающем, и только потом, последней, приходит способность мыслить.
Первое, что я почувствовала, — мелко моросящий по мне теплый дождик. Это оказалось даже приятно, он тихими микроскопическими шлепками постукивал меня по всему телу. Потом до меня донеслось пение утренних птиц. И только потом я поняла, что лежу на чем-то очень жестком, и открыла глаза.
Глазам моим предстала следующая картина. Я лежала на спине, прямо на земле, на краю поляны, заросшей высокой травой, сразу за моей головой серое небо прерывалось и начинался лес. Было пасмурно, и по мне действительно моросили мелкие капли дождя, который, судя по тому, что я уже вся вымокла, шел уже давно. Меня крупной дрожью бил озноб… Где я и что я тут делаю?! И тут, почти болевой вспышкой, я вспомнила все события вчерашней ночи.
Я резко села и застонала. Повернула затекшую шею и увидела спящую рядом маленькую девочку. Она лежала, свернувшись в клубок, в розово-белой полосатой пижамке, и прижимала к груди огромного плюшевого зайца. Это Даша, — воспоминания полностью вернулись ко мне. Я снова закрыла глаза. Господи! Забери этот день обратно и дай мне другой, любой другой. Но только не этот! — взмолилась я. Но видно, запас божественных одолжений был мной полностью исчерпан прошлой ночью. Открыв через минуту глаза, я обнаружила, что ничего не изменилось, я лежала все на той же поляне. Я вздохнула и приняла этот день. Случались, конечно, дни и получше, но, справедливости ради надо отметить, что за сам этот день в моей жизни уже можно и нужно благодарить богов, потому что как мне удалось вчера убежать от верной смерти — я и сама не понимала.
Спасли меня, по сути, наверное, две вещи: мое умение быстро бегать и тот факт, что бандиты почему-то не пытались в меня стрелять. Может, им даны четкие инструкции не убивать ребенка? Тогда выходило, что своим спасением я обязана лежащей рядом пятилетней девочке. Как бы там ни было, сегодняшний день все-таки настал, я жива, и надо что-то с этим делать.
Я решила для начала провести инвентаризацию итогов вчерашней ночи. Да-а-а, — подумала я после тщательного осмотра своей внешности. Вот она, суровая правда жизни. Это только в кино красивые блондинки, проплутав месяц с Индианой Джонс где-нибудь в джунглях Амазонки, появляются в кадре в кипельно белой майке, с уложенными волосами, а часто и с накрашенными губами, и лишь красиво наложенная гримером царапина на правильно выбранном месте, которая их только дополнительно украшает, служит напоминанием зрителю о том, что красавица уже битый месяц как страдает от дикарской лесной жизни. В действительности же ничего такого никогда не происходит. Пятиминутная пробежка по ночному лесу и несколько часов сна под открытым небом полностью преобразили мою внешность. Выглядела я, как бомж после пьяной потасовки. Дорогущее шелковое вечернее платье на мне порвалось в нескольких местах и к тому же насквозь промокло от дождя. Ноги и руки грязные, под ногтями — чернота, волосы спутаны, но хуже всего были мои ступни.
Первое, в чем требовалось убедиться, — могу ли я ходить. После тщательного осмотра я пришла к мнению, что порезы на ногах довольно сильные, в одном месте я, видимо, налетела ногой на что-то острое вроде шишки или сломанного корня — там рана оказалась поглубже, но, к моей радости, кровь уже нигде не шла, и, наложив какую-нибудь повязку, я бы смогла передвигаться. Эта новость меня очень успокоила, потому что оставаться в лесу мне совсем не хотелось. В нескольких местах на ногах и руках у меня также красовались порезы и ушибы, но не сильные. Хуже всего саднил локоть, которым я, кажется, ударилась об угол столика в гостиной, уронив Максовский мотоциклетный шлем. Слегка припухший локоть плохо двигался.
Ну что ж? С этим можно жить. Хуже обстояли дела с другим. О том, чтобы решиться вернуться в дом, не было и речи! Ни за какие коврижки моя нога не ступит больше туда, откуда я вчера с такими усилиями выбралась! А значит, прощай, моя сумочка, в которой у меня лежал кошелек со всеми моими деньгами и кредитками, оба мобильника — русский и голландский, а также паспорт, ключи от маминого дома и записная книжка со всеми адресами и телефонами. Кредитки, добравшись до дома, я, конечно заблокирую. Вряд ли бандиты успели ночью что-то оттуда снять. Хотя телефон банка находился у меня в телефонной книжке, которой теперь тоже больше нет. Но это ладно, наверняка в интернете удастся найти блокировочный номер на странице банка. Но как я попаду в интернет и вообще выберусь из этой дыры без денег? Больше всего не хватало сейчас пачки сигарет. Курить хотелось просто нестерпимо!
На меня опять навалился приступ рефлексии. Ну почему все сложилось именно так, и почему именно со мной? Или правы были мои родители, что мне не стоило вообще связываться с русским бизнесменом?
Я вспомнила о Максе. Интересно, он вернулся ночью домой? Если да, то, возможно, моя сумка у него? Хотя интуиция подсказывала мне, что моя сумка вовсе не у Макса, а, скорее всего, бандиты, вернувшись в дом, первым делом взяли ее себе, хотя бы для того, чтобы установить мою личность. Я же для них — единственный способ разыскать ребенка. Я с жалостью посмотрела на бедную Дашу, и она, как почувствовав мой взгляд, зашевелилась. Посучила босой ногой, почесалась и осоловело на меня уставилась.
— Привет! — сказала я как можно бодрее и растянула губы в фирменной улыбке «Я друг всех маленьких детишек». В душе я молилась только об одном: чтобы ребенок не пытался плакать. Я совершенно не выношу детских слез. И никаких уловок успокоить девочку в сундуках моего жизненного опыта не имелось, особенно при сложившихся обстоятельствах.
