— Я бы хотела услышать про это, — откликнулась Данлис. — В Империи ничего не известно о вашей стране, кроме упоминания в хрониках Венафера и Маттатана и «Естественной истории» Кайявеша. Как случилось, что вы попали сюда?
— Ох-хо-хо, я младший сын нашего правителя, и я решил немного повидать мир перед тем, как пустить корни. Я не сколотил состояния, о котором стоит говорить, но доставая деньги там и сям, занимая то тут, то там на то-се, я неплохо перебиваюсь.
Джеми помолчал.
— Вы — о, вы гораздо больше можете рассказать, сударыня. Вы родились в столице Империи, учились по книгам, и тем не менее приехали сюда, чтобы самой увидеть, да что походит земля, горы, растения и животные.
Каппен решил, что ему следует вмешаться в разговор. Не то чтобы Джеми мог обойти друга, да и Данлис не могла увлечься диким горцем. И все же…
Джеми был по-своему красив. Он был крупного телосложения, на голову выше Каппена и непропорционально широк в плечах. Его неуклюжая внешность была обманчива — бард выяснил это, когда они вместе занимались упражнениями в публичном гимнастическом зале — крепкие кости приводились в движение дубово-твердыми мышцами. Броская рыжая грива отвлекала внимание от немного детского лица, мягких голубых глаз и несколько самоуверенного поведения. Сейчас Джеми был одет просто, в тунику и шаровары на помочах, но нож за поясом и притороченный к луке седла топор бросались в глаза.
Что касается Данлис — что ж, что может сделать поэт кроме как сражаться со словами, чтобы сделать осязаемым ее торжествующий дух? Девушка была высокой и стройной, с алебастровой кожей, черты ее лица казались почти холодными в совершенстве прямых линий — до тех пор, пока вы не замечали больших серых глаз, высоко уложенных золотистых волос, изгиб губ, откуда доносился хрипловатый голос. (Как часто Каппен не мог заснуть, мечтая об этих губах! Он утешал себя воспоминанием о сильной руке, покрытой нежным узором синих вен, которую девушка все же позволяла ему целовать.) Несмотря на липкую жару и пыль, поднимавшуюся из-под копыт, ее длинным костюм для верховой езды оставался безукоризненным, и ни бисеринки пота не выступило на коже.
К тому времени, как Каппену удалось оторвать себя от постели, где он еще мысленно храпел, разговор зашел о богах. Данлис интересовали божества родины Джеми, как впрочем и многое другое. (Все же некоторые темы она отвергла, как бесполезные.) Джеми, в свою очередь, не терпелось услышать объяснение по поводу того, что происходило в Санктуарии.
— Я слышал только одну точку зрения, а Каппен к этому безразличен, — сказал он. — В народе поговаривают о вашем хозяине — Молине, его ведь так зовут?
— Он мне не хозяин, — уточнила Данлис. — Я свободная женщина, помогающая его супруге. А сам он — Верховный Жрец в Рэнке, а также зодчий.
— Зачем Император гневит Санктуарий? В большинстве мест, где я бывал, губернаторы поступают благоразумнее. Они оставляют местных богов в покое.
Данлис стала задумчивой.
— С чего бы начать? Вне всяких сомнений, вам известно, что первоначально Санктуарий был городом в королевстве Илсиг. Поэтому здесь возводились храмы в честь богов Илсига — в первую очередь, Ильса, бога богов, и его супруги Шипри — Матери всего, но и в честь других тоже — Анена, дарителя урожая, Туфира, хранителя странников…
— Но не в честь Шальпы, покровителя всех воров, — вставил Каппен, — хотя в настоящее время у него приверженцев больше, чем у всех остальных.
Данлис пропустила эту шутку мимо ушей.
— Рэнке — совершенно другая страна, над нею властвуют совсем иные боги, — продолжала она. — Главные из них — Саванкала, его верная спутница — Сабеллия, госпожа звезд, их сын Вашанка — убийца десяти братьев и его сестра Азиуна — боги бури и войны. Согласно Венаферу, именно они в конце концов сделали Рэнканскую Империю превыше всех. Маттатан более прозаичен и утверждает, что порожденный ими материальный дух ответственен за то, что Рэнке поглотила Илсиг.
— Да, сударыня, да, я слышал это, — сказал Джеми, а Каппен мысленно отметил, что если и есть у ее возлюбленной недостаток, то это ее любовь к поучениям.
— С тех пор Санктуарий изменился, — продолжала девушка, город стал многоязычным, кипучим, продажным, язвой на теле общества. Но самое плохое в нем — процветающие чужие культы, не говоря уже о некромантах, ведьмах, шарлатанах и прочих паразитах на теле простого народа. Давно пора восстановить законность. Никто кроме Империи не сможет сделать это. Необходимой предпосылкой является утверждение имперской религии, богов Рэнке, чтобы все могли видеть их: символ, объединяющий принцип.
— Но Империя ведь имеет свои храмы, — возразил Джеми.
— Маленькие, убогие, годные лишь на то, чтобы удовлетворять нужды рэнканцев, очень немногие из которых остаются в городе надолго, — парировала Данлис. — Какое почтение могут внушить эти храмы к рэнканским божествам и всему государству? Нет. Император решил, что у Саванкалы и Сабеллии должен быть самый большой, самый щедро отделанный храм во веси провинции. Его возведет и освятит Молин Факельщик. И тогда все проходимцы и шарлатаны будут изгнаны из Санктуария. И тогда Принц-губернатор справится с обыкновенным жульем.
Каппен не ожидал, что все окажется настолько просто. У него не оказалось возможности сказать об этом, так как Джеми тотчас же спросил:
— Разумно ли это, сударыня? Воистину, многие здесь поклоняются чужеземным богам или вообще не верят ни в кого. Но многие по-прежнему чтят древних богов Илсига. Они смотрят на вашего… э… Саванкалу как на захватчика. Не обижайтесь, но это так. Люди приходят в ярость от того, что у него будет более величественный храм, чем у Ильса-тысячеглазого. Некоторые опасаются того, что может предпринять по этому поводу Ильс.
— Знаю, — сказала Данлис. — Сожалею о той печали, которую это вызывает, и, уверена. Молин тоже. И все же мы должны победить приспешников тьмы до того, как зараза, которую они сеют, распространится на всю Империю.
— О нет, — ухитрился вставить Каппен, — я здесь уже пожил некоторое время, в основном в Лабиринте. Я имел дело с множеством так называемых волшебников обоего пола или бесполых. Они не настолько плохи. Большинство, я бы сказал, вызывают жалость. Они просто пользуются своими штучками, чтобы наскрести на жизнь в этом пестром городе, где им пришлось осесть.
Данлис пристально взглянула на него.
— Ты же говорил мне, что в Каронне люди плохо относятся к чародейству, — сказала она.
— Это так, — признал поэт. — Но это потому, что мы склонны к реализму и считаем почти всю магию набором дешевых уловок. Что отчасти верно. Знаете, я сам выучился нескольким трюкам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
