— Я дам вам один экземпляр почитать, если хотите, — сказал он.
Я слегка передернула плечами.
— Я еще не прочитала «Эмануэллу», и мне кажется, она больше мне понравится.
— Я не уверен, — сказал Пол. — В ней слишком много нового о Кордова.
— Именно о Кордова я и хотела бы что-нибудь узнать, — сказала я небрежно и, повернувшись, пошла к Гэвину.
Гэвин стоял у лестницы. Когда я к нему подошла, он ничего не сказал, но я почувствовала, что ему не слишком нравилось присутствие в магазине Пола Стюарта и, если бы он мог, он убрал бы отсюда выставку «Кающиеся». Я почувствовала также, что Гэвин не одобрил и то, что я остановилась поговорить с Полом. Но Гэвин не сторож, и я буду делать то, что нахожу нужным.
Мы спустились на первый этаж и вышли на боковую улицу, где он оставил машину. По пути домой я старалась переломить свою неприязнь к его манере поведения и поблагодарила его.
— Я уверена, никто другой не смог бы рассказать мне о магазине так много, как вы, — сказала я. — И я благодарна вам за то, что вы потратили на это свое время.
Он ответил мне легким кивком, самим молчанием давая мне понять, что не хочет меня больше видеть. Он просто выполнил то, о чем попросил его Хуан Кордова. Моя безосновательная надежда, что мы сможем с ним подружиться во время экскурсии по магазину, не осуществилась. Более того, теперь я уже и не знала, хочу ли я вообще с ним подружиться.
Он провел меня в дверь, окрашенную в бирюзовый цвет, и сказал, что возвращается на работу. Я прошла через узкий двор к закрытой передней двери и, поскольку там никого не было, поднялась в комнаты деда и постучала. Он пригласил меня войти. Он лежал, вытянувшись, на кожаной кушетке, положив голову на подушку и закрыв глаза.
— Я посмотрела магазин, — сказала я ему. — Вы просили, чтобы я после этого к вам зашла.
Он показал рукой на стул рядом с кушеткой, все еще не открывая глаз.
— Проходи и садись. Расскажи мне о нем.
Я попыталась, запинаясь, передать свои впечатления, но они были слишком свежи, и их было слишком много, я еще не успела их переварить. Я поняла, что цитирую Гэвина, повторяю его слова о том, что магазин помогает многим умельцам продолжать свою работу.
Он остановил меня.
— Мы не благотворительная организация. Хорошая работа хорошо оплачивается. Расскажи мне, что тебе понравилось больше всего.
Я рассказала ему о деревянной женской головке из Такско. Он открыл глаза и с одобрением взглянул на меня.
— А, да — тарасканская женщина. Прекрасно. Я хотел взять ее домой и поставить в своем кабинете, но Гэвин не разрешил.
— Не разрешил вам? — удивленно переспросила я.
Он хитро улыбнулся.
— В последние дни Гэвин — это мои глаза, мои руки, моя воля. Я не могу слишком сильно с ним спорить. Ты нашла для себя какое-нибудь украшение из бирюзы?
Я дотронулась до броши на плече.
— Да. Спасибо, дедушка.
— Подойди ближе, — сказал он и потрогал брошь, ощупывая пальцами камешки, которые ее украшали. — Зуни. Хороший выбор. Гэвин помог тебе?
— Я выбрала ее сама, — ответила я немного уязвленно. Я не нуждаюсь в помощи Гэвина.
— А ты видела ящик с толедской сталью?
— Да. Я знаю, где он. Почему вы хотели, чтобы я его запомнила?
— Потом, потом, — сказал он раздраженно. — Скажи, что ты думаешь о Гэвине?
Я удивилась этому вопросу, мне не хотелось на него отвечать. Я осторожно сказала:
— Он очень хорошо знает магазин и был прекрасным гидом.
— Все это мне известно. Что ты думаешь о нем самом?
Так как мне не удалось уйти от ответа, я постаралась быть честной.
— Он, кажется, понимает человека, создающего произведение искусства. Он верит в то, что искусство должно жить — иметь значение для живущих. А в области прикладного искусства это способ жизни художников.
— Я вижу, он прочитал тебе лекцию. Но ты говоришь о той области, в которой он является специалистом. А что ты думаешь о самом Гэвине?
Я снова постаралась быть честной, хотя мне не хотелось обсуждать эту тему.
— Я думаю, он бы мне понравился, если бы позволил это. Но я ему не нравлюсь. Он считает, что я принесу вред Кордова.
В смехе старика была какая-то недобрая радость.
— Они все так считают. Я вылил яд в муравьиную кучу, и они суетятся, чтобы спастись.
— Мне бы не хотелось, чтобы на меня смотрели, как на бытовой ядохимикат.
Он ответил так же весело:
— Они не знают, что я собираюсь с тобой делать, и очень напуганы.
— Я приехала сюда не для того, чтобы пугать кого-то. Мне не нравится эта роль, которую вы мне навязываете.
— Зачем же ты тогда приехала?
Это был старый вопрос. Хуан так и не понял моих мотивов: влечение к семье у человека, ее не имеющего, было вне его понимания.
— Я приехала ради моей матери, — сказала я. — Теперь я знаю, что есть нечто такое, что мне нужно вспомнить. Бабушка Кэти оставила мне маленькую ювелирную коробочку с ключиком. Она передала ее Сильвии на тот случай, если я когда-нибудь сюда приеду, и попросила ее кое-что мне сообщить. Она сказала, что я должна поехать на ранчо.
Он отбросил покрывало и сел на кушетку, уставившись на меня в изумлении.
— Что это значит? Сильвия была мне как дочь, но она не говорила мне об этом. Почему?
— Боюсь, вам лучше спросить у нее.
Он сидел, тяжело дыша.
— Перед смертью Кэти пыталась сказать что-то серьезное, но я не разобрал ничего.
— Значит, она что-то знала! — воскликнула я. — Она и правда что-то знала. Что, если Пол Стюарт прав и мою память можно использовать, чтобы реабилитировать маму?
— Это все было так давно, — он покачал головой, вспоминая свое несчастье. — Я не хочу проходить через все это снова.
— Но вы любили Доротею.
— И это было слишком давно. Теперь я старик, я выше любви.
— Тогда мне вас жаль, — сказала я.
Он встал с кушетки, и его высокий рост дал ему преимущество предо мной — его рост и высокомерие.
— Мне не нужна ничья жалость. Мне можно позавидовать. У меня есть все, что я хочу, и никто не может причинить мне боль.
— И никто не может доставить вам радость? — сказала я.
— Ты говоришь то, что думаешь, как все Кордова. Что ты собираешься делать с этим ключом и коробочкой?
— Я попрошу кого-нибудь отвезти меня на ранчо. Может, что-нибудь там поможет мне вспомнить.
Он пошел к стулу за столом, туже стянув на груди бордовый шелковый халат.
— Если ты действительно хочешь вспомнить, я, может быть, смогу тебе помочь. Но ты не должна говорить обо всем этом с Полом Стюартом.
— Как вы можете мне помочь?
— Я подумаю об этом, и мы поговорим позже. Если есть возможность изменить наши представления о том, что случилось с Доротеей и Керком Ландерсом, я бы хотел попробовать. Доротея была моей любимой дочерью, а Керк был мне роднее, чем мой сын Рафаэл. Может, он любил меня больше, чем мой собственный сын, и он любил Испанию. Ему следовало быть моим родным сыном.
Это был новый взгляд на Керка, и я слушала с легким удивлением.
— Но неважно, — продолжал он. — Я не очень верю в то, что прошлое можно изменить. А теперь у меня есть более срочные дела. Ты положила начало знакомству с магазином, Аманда. Мы пойдем дальше.
Мне не понравились его слова, но он потянулся к бумагам на столе и холодно кивнул, отпуская меня. Он больше не хотел со мной говорить. По пути в гостиную я поняла, что он так и не рассказал мне, почему он послал меня смотреть на шкаф с мечами из Толедо.
В гостиной никого не было, и я стояла на навахском коврике, задумчиво глядя вокруг себя. Ясный голос памяти не пробуждался во мне. Комната в прохладном мраке казалась мне незнакомой — белые стены, коричневые виги, индейские украшения. Но где-то внутри у меня что-то дрожало — и, казалось, оно вот-вот выйдет наружу. Я вспомнила фетиш и намек Элеаноры, что за мной охотятся. Но я не собиралась играть в эту игру. Я не буду мышкой для Хуана Кордова или приманкой для охотника. Я останусь здесь ровно столько, чтобы выяснить, что я знаю о моей матери, а затем я уйду прочь от этих саманных стен и прилегающих к ним холмов, уйду навсегда.
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я раздумывала, почему это решение не принесло мне облегчения. Может, все-таки здесь были виноваты какие-то чары, исходящие от гор, пустынь и саманных городов? Как будто что-то меня притягивало и держало здесь, в то же время пугая притаившейся опасностью. А что, если все же не Доротея нажала на курок пистолета, убившего Керка Ландерса? А что, если она не покончила с собой? Может, есть человек, который знает правду и будет преследовать меня, если я стану копаться в деле, давно уже, как они думали, забытом и похороненном?
В доме царила тишина, но еще ни разу я не чувствовала, что я здесь одна. Слишком много окон и коридоров, слишком много комнат, переходящих одна в другую. Возможно ли, что за мной наблюдали? Я быстро обернулась и уловила слабое движение за дверью, ведущей в патио. Одно мгновение мне хотелось подбежать к двери и узнать, кто был за ней, но я этого не сделала. Меня охватила страшная паника, я взбежала по лестнице в свою комнату, желая только одного — поскорее закрыть дверь, отделявшую меня от этого молчаливо наблюдающего за мной дома.
