Концепчьона видела, как из его глаз брызнули слезы. Она кинулась ему на шею и стала его целовать.
— Папа! — шептала она. — Милый мой, дорогой папа… я люблю вас. — И при этом она чуть не высказала своей тайны и не открыла ему своей души. Но какое-то тайное чувство и голос заставили ее умолчать об этом и не упоминать имени маркиза де Шамери.
— Дитя мое! — сказал ей тогда герцог де Салландрера. — Судьба как будто нарочно расстраивает все мои планы. Я хотел выдать тебя сперва за дона Педро, затем за дона Хозе и, наконец, за герцога де Шато-Мальи; первые двое умерли, а последний — негодяй, недостойный тебя. Теперь, мое дитя, я даю тебе полную свободу выбирать себе мужа, какого хочешь… Я уверен, что ты выберешь человека с хорошим именем и вполне благородным сердцем.
* * *
В эту самую минуту на дворе послышался лошадиный топот, и почти вслед за этим в уборную вошел негр Концепчьоны.
— Что? — спросил его герцог де Салландрера.
— Письмо от герцога де Шато-Мальи.
И в это время вошел Цампа. По расстроенному лицу герцога и по взгляду, брошенному на него Концепчьоной, португалец сразу догадался, что комедия разыгралась с полным успехом. Цампа низко поклонился герцогу и подал ему письмо. Герцог презрительно улыбнулся, распечатал его и прочитал.
— Ага! — сказал он. — Герцог понимает, что подвинулся уже очень далеко, и приготовляет уже отказ от ожидаемых титулов.
Затем он подал письмо своей дочери. Концепчьона, прочитав его, пожала плечами, а герцог, сев к столу, написал несколько строк и отдал записку Цампе.
— Цампа, — сказал он, — тебе, право, следовало поступить ко мне, а не служить у герцога де Шато-Мальи.
— Прикажите только, ваше сиятельство! — ответил португалец. — Вам хорошо известно, что я принадлежу вам телом и душою, как и покойному дону Хозе.
И Цампа ушел, унося с собой ответ герцога де Салландрера. Спускаясь с лестницы, он пробормотал себе под нос:
— Статья в «Судебной газете», кажется, положительно не обратила на себя внимания публики.
Чтобы объяснить читателю эти слова, мы должны воротиться несколько назад, в отель герцога де Шато-Мальи.
В то время как сам герцог обедал у своего будущего тестя, Цампа сидел, развалясь в кресле, в кабинете и преважно курил сигару.
— Как подумаешь, — рассуждал он, смеясь, — что мой бедный барин в настоящую минуту губит навсегда возможность для себя когда-нибудь жениться на сеньорите Концепчьоне, то становится даже как-то смешно.
В эту минуту в дверь комнаты, где он сидел, постучали.
— Кто там? — спросил Цампа, не изменяя своего положения.
— Я, — ответил детский голосок.
— Кто я?
— Сорви-голова.
— Входи.
В комнату вошел грум, ростом в три с половиной фута.
Герцог любил его за решительность и удивительную смелость, а потому и назвал его Сорви-головой. Этот Сорви-голова ездил на самых неукротимых лошадях и замечательно ловко и искусно умел усмирять их, да и вообще обладал множеством достоинств, снискавших ему уважение его господина.
Цампа же, исправляющий должность камердинера герцога де Шато-Мальи, пользовался всеобщим уважением среди прислуги герцога и взял Сорви-голову под свое покровительство.
— Что тебе нужно, барин? — спросил он веселым тоном.
— Извините, что я побеспокоил вас, — ответил ему Сорви-голова, — но вас спрашивает какой-то человек.
Цампа велел ему провести этого господина к себе. Сорви-голова поспешил исполнить это приказание и через несколько минут после этого ввел в комнату, где сидел Цампа, Рокамболя, отлично загримированного.
Рокамболь передал Цампе номер «Судебной газеты», где описывалось убийство курьера, посланного графиней Артовой, и приказал ему передать заметку, под каким-нибудь благовидным предлогом, герцогу де Шато-Мальи, наблюдая в то же время, что произойдет с ним при чтении этой газеты.
Когда через час после ухода Рокамболя герцог де Шато-Мальи вошел в свой кабинет, то он застал в нем Цампу, державшего в руках «Судебную газету».
— Что это? — спросил его герцог.
— Газета, которую я нарочно купил для вашего сиятельства, — ответил Цампа.
— К чему?
— В ней находится описание убийства между Мелуном и Парижем — в Сенарском лесу — одного курьера, приметами очень похожего на того курьера, которого ждет ваше сиятельство.
Герцог вздрогнул всем телом и выхватил газету из рук Цампы. В «Судебной газете» было подробное описание того, что в Сенарском лесу был найден в известковой печи обезображенный труп какого-то человека, который очень походит на одного курьера, проезжавшего за два дня до этого убийства через Льесен.
Герцог де Шато-Мальи, прочитав это, написал письмо к герцогу де Салландрера и, известив его, что курьер, которого он так долго ожидал, кажется, убит, немедленно собрался в дорогу и поехал в сопровождении Вантюра в Льесен, заехав предварительно в отель графини Артовой и разузнав у швейцара подробно обо всех приметах посланного графиней курьера.
Ровно в час ночи он был уже в Льесене. В окнах трактира, к которому он подъехал, светился еще огонь. При стуке колес его кареты ворота растворились, и сам трактирщик поспешил навстречу приезжим гостям.
Герцог де Шато-Мальи вошел в комнаты и спросил у трактирщика про убийство курьера.
— Его труп обезображен известью, — ответил трактирщик, — но мне кажется, что это проезжавший здесь за несколько времени перед убийством курьер.
— А вы видели его?
— Да… он был высокого роста, здоровенный мужчина.
— Откуда он ехал?
— Из России.
— Где теперь его труп?
— Здесь… но до сих пор еще никто не являлся сюда для удостоверения его личности.
— Где же он лежит?
— В конце деревни, на сеновале.
— Вы можете проводить меня туда?
— Разве вы изволили знать этого курьера?
— Я и посылал его в Россию.
Трактирщик поспешил зажечь фонарь и пошел вперед указывать дорогу. Герцог последовал за ним.
На сеновале, отдаленном от всякого жилья и освещенном только одним фонарем, лежало мертвое тело. Руки, грудь, живот и лицо убитого были совершенно обезображены от воздействия извести.
В дверях стоял жандарм.
Трактирщик поспешил объяснить ему, что заставило герцога де Шато-Мальи заинтересоваться убитым. При имени герцога жандарм почтительно поклонился ему.
Герцог преодолел свое отвращение и наклонился, чтобы рассмотреть хорошенько правую ногу убитого, на которой, по словам швейцара отеля графини Артовой, должен был находиться особенный знак. Трактирщик светил ему, а Вантюр прехладнокровно стоял сзади них.
Но вдруг герцог вскрикнул и отшатнулся. На ноге убитого курьера был именно тот знак, о котором ему говорил швейцар, теперь уже нельзя было больше сомневаться — перед ним находилось мертвое тело курьера.
