– Сэр! – почтительно обратилась к корабелу Софочка. – А где же крюйс-стеньга?
– А вы, юная леди, как я вижу, в курсе последних веяний в непростом деле кораблестроения. Однако именно на этом линкоре подобная новинка сочтена излишней.
– Из-за установки в кормовом укреплении более мощных и тяжелых артиллерийских орудий? Чтобы не было перевеса назад? – не утерпел я.
Наш гид выразительно посмотрел на нашу маму.
– А как по мне, то эта мачта чересчур велика, – вдруг заявила Мэри. – Вон та будет в самый раз, – показала она на пристроившийся к другому причалу корабль существенно меньшего размера.
– На флейт похоже, – пробормотала Софи.
– Флейт и должен быть похож на флейт, – открыто улыбнулся сэр Энтони.
– Тогда почему у него на корме транец? – не утерпел я.
– Потому что он не голландской постройки, – объяснил кораблестроитель. – Признаюсь, корма плавных обводов несколько прочнее, однако и у прямого среза тоже имеются определенные достоинства.
– Получается полнее, отчего имеет лучшую плавучесть и позволяет нести в надстройке юта больше пушек, – снова ввинтился я. – Правда, приходится платить некоторым уменьшением скорости и худшей управляемостью, особенно на волне. Так мы взглянем на тот флейт?
Взглянули, конечно. И опять все обмерили – тут тоже собирались ставить латинскую бизань. Но меня конкретно интересовало дерево. Размерами оно оказалось меньше, чем и на линкоре. Никакой стандартизации. Но Мэри на свой глаз оценила его как подходящее.
Осмотр подпалубного пространства нам не удался – там сейчас темно, тесно и вообще без огня мы ничего не увидим, а с огнем нас туда никто не пустит. Зато мы можем на берегу осмотреть аналогичный корпус, который как раз обшивают.
Подошли, взглянули на степс, измерили просвет от него до верхней палубы, которая определялась по бимсу. Их нам встретилось целых четыре из-за этой уродской высоченной кормовой надстройки. А еще я зарисовал крепления в нижней части транца.
Мачты будущего транспорта лежали на опорах неподалеку, и работы над ними в этот момент не велись. Эти уже тщательно отесанные бревна мы тоже срисовали.
Главный строитель все заинтересованней посматривал на наши деяния, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Конечно! Ипсвич, флейт «Агата» голландской постройки, на котором стоит новомодная составная бизань. Я ведь слышал по этому поводу самые разные высказывания! И как эта новинка себя зарекомендовала?
– Да в общем-то неплохо. Но нам все равно очень тревожно, когда муж в море, – вздохнула маменька. – Вот девочки из-за этого тоже волнуются. Очень просили показать им другие корабли хотя бы издалека. А мы не утерпели и бестактно вторглись в святая святых.
Ужинали мы этим вечером у мистера Дина. Сонька отважно рассматривала чертежи и задавала бесконечные вопросы. Естественно, ночевать мы также остались в доме сэра Энтони.
И тут-то я понял, насколько мне повезло с Софьей, а ей – с родителями. Один из самых больших домов Гарвича, принадлежащий далеко не последнему человеку в этом городке – а Энтони Дин, тогда еще не сэр, даже успел побывать его олдерменом – оказался по части удобства проживания далеко позади усадьбы Корнов. Причем не из-за тесноты – размерами-то он раза в полтора побольше будет. Но, похоже, его строители вовсе не задумывались, каково в их творении людям будет жить. Например, слова «коридор» они вовсе не знали и не хотели знать. Так, чтобы попасть в большую гостевую спальню, выделенную нам, надо было пройти две другие, занятые домочадцами мистера Дина. Одна огромная кровать на нас троих, не считая многочисленных клопов, была уже довеском. Софи, привыкшая дома к личному пространству чуть ли не с младенчества, злобно про себя пыхтела. Зато ее мама и Мэри приняли все как должное. Сколько я еще не знаю об окружающем мире!
* * *
– Подрастайте, юная леди, и приходите ко мне в ученики, – сказал хлебосольный хозяин утром, усаживая нас в свой личный куттер, который должен был доставить красивую маму с двумя любопытными девочками в Ипсвич. Кстати, он тоже принял участие в этом коротком плавании, объясняя Софочке достоинства подобного парусного вооружения. Меня тема мало интересовала. Да и вооружение смахивает на яхты моего времени, только основной парус не треугольный бермудский, а четырехугольный гафельный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я вообще не хочу, чтобы Сонька ходила в море, пока мотора не построю.
* * *
В нашем тихом городке на этот раз было оживленно – у пристани разгружался пинас. Лошади дождались своих хозяев в конюшне при гостинице, а я настоял на повторном визите на здешнюю верфь. Пара вопросов требовали уточнений.
Собственно, ответы оказались ожидаемы. Досок нам напилят из самого сухого леса, болты изготовят и снабдят гайками и шайбами, а свободные от резьбы концы загнут в точности, как я нарисовал. Навес нужной длины тоже предоставят – есть у них стофутовый. То есть я уже перешел к стадии рабочего проектирования с расчетом вскоре приняться за изготовление головного экземпляра.
Раз в главном вопросе – шестернях – такой облом из-за хрупкости здешней бронзы, придется заняться мелочами, без которых все равно не обойтись. Загвоздка в том, что все три якорные цепи парни под руководством мистера Смита как-то незаметно собрали. Кузнец оказался действительно хорошим учителем и организатором. Так что я поставил задачу на отливку из чугуна котла с плоским дном обязательно с плотной крышкой, из которой вверх будет торчать сосок. На создание нормального токарного станка по дереву. И еще – сверлильного приспособления, тоже рассчитанного на сверление деревянных деталей. Пусть потренируются изобретать. А сам с малой группой сподвижников принялся за изготовление гильотинных ножниц в расчете на длину разреза сразу в целый фут.
Важнее всего был, конечно, котел. Хотелось выгнать, наконец, из нефти соляр, чтобы получить слегка вязкий мазут, который и пустить на пропитку древесины будущей мачты. А еще меня волновало отсутствие в этом времени саморезов – гвозди имеют привычку расшатываться и постепенно вылезать. Особенно это характерно для кованых, плавно сбегающих к концу на клин. А ведь в мое время разного рода трудноизвлекаемые гвозди существовали во многих видах.
Мы от полосы мягкого железа отрезали узкую кромку, которую раскатали до сечения две на две линии – пять на пять миллиметров. Порубили на одинаковые отрезки, а потом, протолкнув в пробитое в толстой плите квадратное отверстие, то, что не вошло и выставилось наружу, одним ударом кувалды превратили в шляпку. Мягкое железо и холодным плющится. Проникающую же часть, тоже холодную, я молотком вытянул в обычный для гвоздей четырехгранный клин. Получился традиционный для этой эпохи гвоздь, неотличимый он обычного горячекованого.
Следующую заготовку из четырехгранника со шляпкой я нагрел в горне, вставил кончик в четырехгранную же дырку и скрутил вокруг оси на манер винта, только не очень круто. Самый конец вытянул на наковальне в острие, а уж потом забил в бревно получившийся слегка витой гвоздь. Выдрать его обратно оказалось решительно невозможно.
И, наконец, меня посетила идея насчет хрупкости бронзы. Наверняка в ней остались какие-то неизвестные мне примеси. Химик бы на моем месте придумал, как нахимичить, но я в этом деле тонкостей не знаю, поэтому поступил примитивно. В узкий высокий цилиндрический стакан вылил расплавленной одну из наших хрупких бронзовых шестерней и оставил этот стакан в том же горне, чтобы бронза подольше оставалась жидкой – авось расслоится. Попросил не беспокоить, чтобы случайно не перемешали встряхиванием. Ну и жар потом снижали медленно, до самого конца работы.
Утром вытряхнули из стакана бронзовый цилиндр и отрубили с каждого конца шестую часть по длине. Измерили плотности каждой части – все совпало с ожиданиями. На дне плотность получилась больше, а вверху меньше, чем посередине. Эти же действия провели с двумя оставшимися хрупкими шестернями, точно так же разделив металл каждой на три неравные части. Концевые обрубки отложили в сторону, а из серединок изготовили две новые шестерни. Так вот – они вышли не хрупкими. Разбираться с остатками нам было некогда, тем более что в верхней части может встретиться мышьяк. А тут зима навалилась с холодами, снегом и санками, в которых мы впрягали лошадей – нельзя же томить детей в закопченной кузнице, когда кругом такая красота!
