Я уже хотела уходить, когда заметила ювелирный магазин. Деньги обращаться еще долго не будут (если вообще будут), а вот золото и камешки – обязательно, пройдет совсем немного лет. Поэтому за полчаса выгребла все из магазина и с внушительным пакетом в руках направилась на выход.
Лиза крутилась неподалеку, пока я засовывала драгоценный пакет в машину, но, внезапно вскрикнув, замолчала. Фед зарычал, но он оказался закрытым в машине, а я кинулась искать свою девочку. Метрах в десяти от машины увидела здорового мужика, который, держа Лизку за волосы правой рукой, тащил ее по земле словно куклу, не обращая внимания на попытки девочки освободиться и жалобный плач. А в левой – держал здоровущий тесак.
Я заорала, Лиза закричала: 'Мама!' Мужик обернулся всего на мгновение, но его бессмысленный тупой взгляд, рваная, грязная одежда и заросшее лицо сказали обо всем. Тут невозможно договориться или лезть в драку. Его мозг поврежден болезнью, а намерения, судя по тесаку в засохшей крови, самые очевидные.
Трясущимися руками достала ружье из багажника, под отчаянный лай Федора в салоне, требующего выпустить, а потом, ближе подбежав к мужику, который все быстрее удалялся от меня, волоча девочку за волосы по земле. Прицелилась ему в спину и выстрелила. Один раз... другой...
Словно в замедленной съемке я смотрела, как он дернулся, выгнувшись, а упал лицом на асфальт. При этом взмахнув руками, но так и не выпустив волосы ребенка. Мгновение длинною в жизнь, и они лежат на земле, а я продолжаю стоять и тупо пялиться на кровавое пятно, расплывающееся на его спине. Затем вернулись звуки, затем ощущения – заныло плечо от отдачи, и я, быстро перебирая трясущимися ногами, рванула к своему ребенку. Царапая ногтями, разжала судорожно сжатые на волосах Лизы пальцы и, прижав ее к себе, побежала в машину. Буквально через несколько мгновений сорвалась с места, чуть не перевернув прицеп, и понеслась вон из города.
Уже выехав из города, я резко остановилась, выскочила на обочине и, согнувшись пополам, рассталась с обедом. Плохо, даже не физически, а морально плохо. Я убила, пусть и спасая своего ребенка. Добравшись до дома и закрывшись на своей территории, я сутки не могла встать. Меня тут же рвало. Ожидаемо пришел Михалыч, который заволновался, почему я не вышла на работу и, выслушав сбивчивый испуганный рассказ Лизы обо всем, затопил нам баньку, откупорил сливовой настойки и приказал идти париться.
В итоге, всю боль и отвращение от содеянного я пару часов буквально выпаривала из своего тела и души, но боюсь, вряд ли когда-либо смогу это забыть. В очередной раз поблагодарила Михалыча за его житейскую мудрость и доброе сердце. Он поговорил с Лизой, успокоив ее, объяснив все правильно, а потом мы пили настойку и говорили о жизни. Когда он ушел, я, наконец, смогла уснуть спокойно.
После этого страшного события, баню мы посещали регулярно. Для меня это стало символом очищения души, а не только тела.
31 июля
Изрядно устав и вспотев, продолжала, используя свою магию земли, косить траву, сохраняя максимальное количество полезных веществ. Весь наш небольшой трудовой коллектив сегодня занят на сенокосе, и каждый как умеет. Я – магией, Семен с Дмитрием и Михалычем – на косилках, а женщины и дети – сельхозинветарем.
Заготовки за зиму для такого количества скота – тяжкое и трудоемкое занятие, но деваться некуда. Я заметила, как Зинаида потерла поясницу, взглядом найдя своих дочерей девяти и одиннадцати лет, потом, взглянув на меня, отвернулась и снова начала работать.
Эту женщину привез Семен в Васино, познакомившись с ней в Тюбрино, куда возил свежее мясо для выживших. Хотя в последнее время прекратил с этими добрыми делами, когда его поймала банда кошаков под предводительством волка и попыталась заставить работать на них. Как рассказал Семен, они там своеобразный каганат образовывают и рабов набирают... Семен с трудом сбежал, но пока нам везло, потому что эти кошаки на противоположной стороне города обитают, на территории одной из туристических баз, и дорогу в Гавр перекрыли.
С момента появления Зины в нашем небольшом кругу, она меня сразу невзлюбила, судя по ее презрительной физиономии, либо ревновала к свободным мужчинам, либо просто от природы обладает сварливым нравом. Семен думал, что эта женщина Димону приглянется, и за его пацанами пригляд будет, но его друг оказался более разборчивым, а может никак не мог принять того факта, что его жена погибла и больше не вернется. Вот и ходила Зина, по выражению кое-кого, нетоптаной курочкой, зорко следя за петухами...
– Тетя Кира, тетя Кира, там ваша Лиза обернулась... такая хорошенькая лисичка!
Младший сын Димона, запыхавшись, добежал до меня, крича во все горло, а буквально через секунду прибежала золотистая маленькая лисичка, за которой здоровой откормленной уже тушей несся Фед. Лисичка в трусах и майке попрыгала вокруг меня егозой, и от этого гротескного вида меня разобрал смех. Второе 'лицо' любого полиморфа имело странный вид. Если быть совсем уж честной с самой собой, то пока Лиза маленькая выглядит это смешно, а с возрастом будет угрожающе и страшновато.
Полиморфы во время оборота покрывались шерстью, меняли частично форму тела и оно, приобретало характерные черты их личного животного, но при этом они все же оставались более человекоподобными, хотя их головы полностью менялись внешне. И лишь в крайних случаях или в момент смерти, полиморфы принимали полный внешний вид своего животного. Потому что полный оборот забирал все силы и после этого они пару суток валялись пластом не в силах двигаться или защищаться. Присев, обняла маленькую двуногую лисичку, которая тут же приняла привычный облик моей Лизы.
Ее первого оборота я ждала со страхом и тревогой, опасаясь, что пойдет не так, и я ее потеряю, но все прошло само собой. Сейчас ее зеленые как лесные озера глазки смотрели на меня, а на зрачке появилась черная кайма, которая появлялась у полиморфов после созревания второго лица – как этот процесс сами оборотни называли.
– Ромка, отойди от этого звереныша, вдруг покусает или заразит чем... – рядом возникла Зина с делано испуганным и искренне злобным голосом приказала мальчику.
– Теть Зина, это же Лиза, она не настоящий зверь, она же полиморф... – у Ромы удивленно округлились глаза.
– Эти звери вон Семена чуть не убили, а ты с их ублюдком играешь? Не стыдно тебе?
– Может, ты закроешь свою пасть немытую, а то...
Я прижала дочь к себе в неосознанном желании защитить от всего, мое угрожающее шипение прервала эта гадюка, которая, уперев кулаки в крутые бока, со злой насмешкой уставилась на меня:
