Зал напоминал чем-то кафедральный собор, хотя ему было далеко до духовной возвышенности и великолепия отделки здания. Здесь играли роль, скорее, его строгость и эхо, гуляющее от стены к стене. На южной стороне возвышалась широкая каменная платформа, её поверхность поднималась примерно на метр от пола. Позади платформы зиял широкий проход, около четырёх метров в ширину и двух в высоту, в котором сгустились чернильные тени. Проходы поменьше вели в туннели, идущие на север. Через один такой Ордима с бригадой I-8 и вошёл сюда. Другие проходы вели в туннели на восток и на запад. Стены и пол в большом зале были ровные и гладкие, почти как стекло — явный признак обработки энергетическими инструментами. Возможно, это место когда-то служило сборным пунктом или столовой для рабочих, которые трудились здесь, когда Аррафельскую шахту ещё не выбрали дочиста.
Ордима поднял глаза. Потолок — точнее то немногое, что можно было разглядеть в тусклом свете ламп — был неровным, указывая на то, что когда-то это была естественная пещера. Вдоль всего зала на равном расстоянии друг от друга уходили в далёкий потолок исполинские колонны с ровно обтёсанными боками и скошенными углами. На каждой стороне колонн висели железные светильники, чей огонь распространял молочно-жёлтое мутное свечение вокруг, однако не давал — или почти не давал — ощутимого тепла. Ордима отметил, что перед лицом по-прежнему клубится парок от дыхания, и порадовался своему, точнее — Микалову, термокостюму.
«Мы не так глубоко, чтобы грело от магмы, — подумал он, — но довольно глубоко».
Когда бригада I-8 прибыла, Юнус приказал оставить тележки в широком боковом туннеле и тащить бессознательных пленников на себе. Ордима быстро прикинул число автотележек, уже припаркованных в туннеле. Пятьдесят шесть. Какое бы тёмное дело тут не затевалось, в него вовлечено людей гораздо больше, чем бригада одного Юнуса. Ордима не мог себе даже представить, что здесь соберётся столько народу. Под тысячу, не меньше! Он потихоньку их рассматривал.
Большинство были шахтёрами или из обслуживающих бригад, в термокостюмах, без которых на Ночной стороне не поработаешь. То тут, то там из-под толстой подкладки инструментальных обвязок проглядывала оранжевая ткань.
«Здесь, должно быть, рабочие с целого района».
Ещё сильнее тревожило присутствие других — людей, которым тут явно не место. Среди безмолвной толпы на глаза попадались вооружённые силовики, члены экклезиархии в ризах, служащие администратума, даже немалое число гражданских. В число последних входили несколько десятков женщин, со стеклянным взглядом, облачённых в толстые шерстяные плащи без опознавательных знаков. Женщины стояли все вместе ровными рядами на платформе слева, такие же безмолвные, как и остальные. Рядом прижали к груди широкоствольные ружья и штурмовые стабберы несколько силовиков.
По углам платформы стояли на страже другие силовики. Ордиме пришло на ум сравнение платформы со сценой, и эта связь потянула за собой мысли о более приятном: о куклах и о Недре.
«Дай мне дожить, чтобы увидеть его снова. Если я умру здесь внизу, он решит, что я его бросил».
Ордима обругал себя.
«Ты бы и так его бросил, дурак! Как только придёт приказ — выбора уже не останется».
Тем не менее, пока оставалось время, он хотел бы подготовить мальчика. Любое объяснение, которым он объяснил бы свой уход, было лучше, чем никакого объяснения вообще.
Юнус приказал бригаде сложить тела жертв из H-6 на холодную жёсткую поверхность похожей на сцену платформы. Не развязывая и не вынимая кляпов, их опустили лицом вниз на заиндевелый камень. Там уже лежали аккуратными рядами десятки других тел, тоже связанные и заткнутые кляпами — добыча других бригад или, может быть, гражданских и силовиков, которые присутствовали здесь. Среди них попадались и женщины, и мужчины, но детей не было. Уже хорошо.
Некоторые жертвы шевелились, приходя в сознание. Ордима видел, как те беспомощно сжимают кулаки, как силятся освободиться, вопя от страха и паники сквозь плотно забитые кляпы. Каждый раз, как такое происходило, силовик на сцене выходил вперёд и сильным ударом приклада в затылок успокаивал извивающуюся жертву.
«Тёмная чума на этих людей, — выругался Ордима, — и на их чёртов культ!»
Что касается природы культа, разгадка по-прежнему ускользала от Ордимы. Он был уверен, что такого ещё не встречал. Империум кишит всякого рода странными культами. Всегда найдутся люди, готовые следовать за очередным фальшивым идолом, невзирая на последствия. Еретики, кажется, распространяются и множатся, как тараканы, и единственный способ борьбы с ними — передавить всех.
Люди вокруг продолжали безмолвствовать, глядя на тёмный вход позади сцены, покорно ожидая чего-то, и Ордима даже начал дивиться терпению этой странной конгрегации. Его собственное терпение уже начинало таять. Он не сможет держать образ Микала вечно, хотя ещё одна доза цианоморфида продлит его… Если только он сможет ввести снадобье самостоятельно, не привлекая внимания.
Что-то изменилось. Ордима почувствовал это прежде, чем увидел. Словно рябь прокатилась по залу, переменилась атмосфера, появилась аура кого-то или чего-то приближающегося. Члены собрания упали на колени. Ордима, благодаря обострившимся от страха и напряжения чувствам, упал вместе со всеми, опоздав всего на долю секунды, так что ничтожную задержку никто не заметил. Да никто на него и не смотрел. Не смотрел, потому что из мрака широкого прохода на платформу начали выходить фигуры.
Новоприбывшие были впечатляюще крупными, однако кроме размеров, всё остальное скрывали плащи с капюшонами. Одни шагали гордо и мощно, в их походке было что-то от лёгкости звериной грации. Другие, явно горбатые, ковыляли, сразу напомнив Ордиме о его собственной, настоящей, фигуре и о том, что смотрит он на всё это действо глазами не своими, а позаимствованными у мёртвого, презренного Микала.
«Мертвеца, к которому присоединюсь и я, если не буду осторожен».
Прямые они или сгорбленные, но чем дольше Ордима изучал новоприбывших, тем яснее становилось, что все они — уроды. То, как облегала ткань плащей спины и плечи, намекало на искорёженную массу мышц и костей. Они явно так прятались под плащами потому, что были такими же гротескно уродливыми, как и он сам без воздействия своего бесценного снадобья.
Обычно, заметив другого горбуна или калеку, Ордима ощущал прилив сочувствия, понимания и нечто вроде чувства негласного товарищества. Но не сейчас. Что-то в этих людях вызывало у него тошноту, и это было странно. Что-то в глубине души отвергало их, хотя Ордима ещё не видел даже краешком открытого тела.
Странные люди заняли места на равном расстоянии у стены в задней части сцены. Там они и остались стоять, такие же безмолвные и неподвижные, как и конгрегация, преклонившая колени на полу. И вот явилась последняя фигура, и при виде её по спине у Ордимы словно кто-то провёл ледяными пальцами.
Человек, плавно вышедший из тёмного прохода, отличался высоким ростом. Мантия его, синевато-пурпурного цвета, казалась почти чёрной в тусклом свете канделябров. В руке он держал длинный металлический посох, отливающий тёмным золотом, с красным драгоценным камнем в навершии в виде трёх кривых когтей.
«Как этот их знак», — подумал Ордима.
Лицо человека было поразительно безволосым, с кожей гладкой и бледной с синеватым оттенком и восковым отливом. Это было лицо без возраста, без морщин или шрамов, но и без нежности юности. Сколько ему лет, Ордима не взялся бы определить. Он казался одновременно и древним, и в то же время — только вошедшим в расцвет сил. Но самым удивительным были его глаза. В тусклом жёлтом свете они, казалось, светились сами по себе, как у волка или кошки.
«Это я уже где-то видел».
Эти глаза прошлись по толпе из края в край, оценивая всё, что увидели. Задержались ли они на долю секунды дольше на Ордиме? Или это просто плод его воображения?
Ордима почувствовал, как желудок сжимает новый приступ страха.
Он смутно ощутил присутствие чего-то у себя в голове. Незаметное. Мягкое. Нечто деликатное, прикосновение психической пелены настолько лёгкое, что его можно было принять за игру воображения. Затем оно исчезло.
Величественная фигура на сцене — по сравнению с остальными в нём явно угадывался высший аристократ, — воздела посох и воскликнула ясным, чётким и не лишённым приятности голосом:
— Вы есмь чада Повелителя. Войдите в святилище сие и воздайте Ему хвалу.
Мужчины и женщины на полу зала скрестили на груди руки — каждая изображала уже знакомый трёхпалый знак, — и затянули единым монотонным голосом:
— Как любим мы, так и пришли служить.
Высокий человек кивнул и опустил посох.
