— Тогда вы должны сказать все это Алексу, мистер Моретти.
— Он и слушать не хочет. У него дерьмовый характер. Он не будет сидеть спокойно достаточно долго, чтобы я смог произнести эти слова.
Уверена, что он прав. Алекс ненавидит этого человека. Он, вероятно, не стал бы мочиться на него, если бы тот был в огне.
— Что вы хотите от меня?
— Просто... поговори с ним. Сыграй для меня роль адвоката дьявола. Пусть он увидит, что я говорю искренне, и я изменился. Убеди его, что я забочусь только о его интересах. Ты ведь можешь сделать это для меня, правда?
Ну вот, опять он льстит, пускает в ход свое обаяние, обращается со мной, как с наивной маленькой девочкой, которая не видит, что творится в его голове. Я хрипло смеюсь, и от моего дыхания образуется облачко тумана.
— Нет, я не могу сделать этого для вас. Я ничего о вас не знаю. Я ни хрена не знаю, искренний вы или нет. Я вообще ни черта не знаю о ваших мотивах. Хотя думаю, что они имеют очень мало общего с интересами Алекса. Я не стану его ни в чем убеждать. Если вы серьезно относитесь ко всему, что только что сказали, то вам придется самому ему это показать.
Джакомо мой ответ не понравился. Он засовывает руки в карманы куртки и медленно качает головой.
— Такой скверный рот у такой хорошенькой маленькой штучки, — размышляет он.
На этот раз я действительно поворачиваюсь и ухожу.
— О, мистер Моретти... вы даже не представляете, черт возьми.
Глава 13.
На самом деле, это просто жалко — выслеживать Сильвер. Я же ее парень, черт возьми. Я закончил с той частью нашей истории, где мне приходилось пригибать голову и прятаться каждый раз, когда она останавливается в коридоре и оглядывается через плечо. Я определенно не должен был тащиться за ней по холоду, низко надвинув капюшон на глаза, красться за ней, как будто собираюсь её похитить и затащить в лес.
Мы столько всего пережили с тех пор, как познакомились, и нет ничего, о чем я не смог бы с ней поговорить. Ничего такого, что я не смог бы ей сказать. Я должен был стать сильнее с течением времени, все должно было стать легче для нас, а не тяжелее, но после смерти Бена…
Черт возьми, я совсем не тот парень, каким должен быть сейчас. Я всегда гордился тем, что знаю, кто я такой и чего хочу, борясь за свои цели, независимо от того, насколько глубоко мне приходилось пройти через дерьмо, но эта версия меня? Этот разбитый вдребезги, истерзанный, сломленный человек, лишенный даже малейшего проблеска надежды? Что хорошего в том, что я такой? Я бесполезен. Я просто чертова ходячая катастрофа.
Сильвер сломана и тоже страдает. Сегодня первый день в школе, и она скорее выйдет в мокрый снег и холод, чем пройдет пятьдесят футов мимо спортзала, черт возьми. Я даже не знаю, как она набралась сил, чтобы появиться здесь сегодня после всего того дерьма, что произошло в этой школе. Она просто чудо, черт возьми, эта девчонка. Замечательная, и намного сильнее, чем кто-либо может себе представить…
Ледяной ветер врывается в меня, пока я осторожно пробираюсь сквозь покрытые инеем хрупкие травинки, держась поближе к периметру здания. Ступая ногами, пятка-носок, пятка-носок, я стараюсь не производить слишком много шума, но на самом деле мне не нужно беспокоиться. Хруст и треск ломающегося под подошвами моих сапог подлеска звучат громко, но низкий, печальный вой ветра слышится еще громче.
Ветер шевелит волосы Сильвер, создавая светлый ореол вокруг ее головы, когда она поворачивает за угол в конце здания. Все, что мне действительно нужно — это последний взгляд на нее, прежде чем девушка исчезнет внутри школы. Так или иначе, этого будет достаточно, чтобы поддержать меня, пока я не смогу проехать мимо её дома позже вечером. Торопясь, пробегаю оставшееся расстояние до конца кирпичной стены, втягивая воздух и задерживая его в легких, как будто это каким-то образом сделает меня невидимым. Я уже в двух больших шагах от поворота за угол, когда слышу его голос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я не хотел напугать тебя. Я должен был окликнуть или что-то ещё...
КАКОГО. ХРЕНА.
Гнев шипит у меня по спине как искра, бегущая по фитилю. Он не должен быть здесь. Он... он не имеет никакого гребаного права здесь находиться. Приближаясь к ней вот так... этот ублюдок потерял свой гребаный рассудок. Мои руки уже сжались в кулаки. Мои ноги движутся с собственным разумом, подталкивая меня вперед, побуждая бежать за угол и заставить ублюдка истекать кровью за это возмутительное вторжение, но…
«Тише, Passarotto. Пусть он говорит. Тогда ты поймешь, чего он хочет... и как заставить его уйти».
Это идет вразрез с каждым обрывком здравого смысла, которым я обладаю, но мне удается успокоиться, упираясь ногами в мерзлую землю. Парализованный, слишком напуганный, чтобы сдвинуться хотя бы на миллиметр, чтобы не сорваться и не потерять контроль над собой, я прислоняюсь к стене, закрываю глаза и напрягаюсь, чтобы расслышать то, что говорят сквозь шелест листьев.
Я чуть не скрежещу зубами, когда отец начинает оправдываться за свое прошлое поведение. Ногти впиваются в плоть, я разрываю кожу на ладонях, когда он комментирует, как сильно Сильвер защищает меня. Горячая желчь обжигает мне горло, он пытается втереться к ней в доверие, прося ее помочь мне встать на его сторону. Гордость и облегчение захлестывают меня, как зимний шквал, когда она по сути говорит ему отвалить.
Это моя девочка, Сильвер. Это моя девочка.
Дверь в здание захлопывается за ней, когда она уходит, запечатывая ее внутри света и тепла Роли Хай, и меня окутывает смертельное спокойствие. Гнев все еще бурлит, но это уже не тот обжигающий вид, каким он был мгновение назад. Нет, это совсем другой вид гнева — тот, что охлаждается до закаленной стали и проникает глубоко в душу, вплетаясь в самую ткань человеческого существа. Я отталкиваюсь от стены и заворачиваю за угол как раз в тот момент, когда мой отец начинает уходить.
— Какого хрена ты тут делаешь? — рычу я.
Он останавливается как вкопанный, резко поворачивая голову в мою сторону. Расчетливая улыбка появляется на его губах, когда он оглядывает меня с ног до головы.
— Так, так, так. А вот и он, собственной персоной. Не думал, что увижу тебя сегодня, сынок.
— Фигня. Ты знаешь, что я здесь учусь.
Джакомо подавляет смешок, запрокидывает голову и смотрит на холодное зимнее небо.
— Ну да... ты же должен где-то учиться. Есть разница между тем, чтобы быть зачисленным в школу и на самом деле посещать её, верно? А мы, Моретти, вряд ли подходим для дальнейшего образования, не так ли?
Он говорит «дальнейшее образование», как будто это что-то смущающее — грязная, постыдная тайна, что таких парней, как мы, нельзя ассоциировать с таким отстойным понятием, как обучение.
— Ты ни черта не знаешь, старик. Просто потому, что ты был счастлив оставаться невежественным до конца своей жизни, еще не значит, что остальные хотят этого. Ты бросил учебу. И с какой целью? Чтобы выглядеть круто? Не хотелось бы лопать твой пузырь, Джакомо, но вылететь из школы, даже не потрудившись получить аттестат зрелости? Это совсем не круто. Это самое глупое, что может сделать парень.
Мужчина морщится, уголки его рта опускаются вниз.
— У меня куча денег, малыш. Прочная крыша над головой. Еда в шкафах…
— Это больше, чем ты оставил маме.
Он медленно моргает, явно уклоняясь от комментария.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Для чего нужны математика, естественные науки и гребаный театральный класс, а? Все это чертовски бессмысленно. Ты прекрасно справишься, если развернешься и выйдешь отсюда прямо сейчас. Пустая трата гребаного времени, если хочешь знать мое мнение.
— Но ведь тебя никто не спрашивал, верно? Тебя вообще никто ни о чем не просил. Ты только зря тратишь свое время. Я никогда не прощу тебе того, что ты сделал. Ты мог причинять мне боль весь день напролет. Ты мог бы отвергнуть меня и Бена, и я бы нашел способ примириться с этим. Такие мужчины, как ты, разочаровывают своих детей с незапамятных времен. Но то, что ты причинил боль ей? Это непростительно. Она была уверена, что ты вернешься, понимаешь? Она все время разговаривала с тобой, как будто ты стоял по другую сторону входной двери, собираясь войти в нее в любую сек…
