Наконец он оторвал взгляд от занавесок и заплакал.
— Что тебя так напугало? — спросил Андерс.
— Русский! Он стал царем! Он лежит там, кричит и спрашивает.
— О чем спрашивает?
Опасность была близка. Андерс провалился сквозь пол. Наверное, он расшибся насмерть. Неужели Дина не понимает, что ей следует поднять его? Ведь он не знал, что об этом нельзя спрашивать!
— Дина все знает! Она знает даже русский!
Боже, как изменилось ее лицо! Испуганное и как будто плоское. Оно просто исчезло. Она сейчас уйдет! Уедет! Возьмет с собой картонку для шляп и поедет на лодке к пароходу. Самое страшное уже случилось!
Но Дина не ушла. И позволила Андерсу остаться с ними.
* * *
Однажды Дина пришла в конюшню к Фоме и распорядилась, чтобы он унес оттуда и где-нибудь запер ружье и порох. Фома пожал плечами и обещал сделать, как она велит. Но поинтересовался, зачем ей это понадобилось. Узнав, что все дело в Вениамине, он не удержался от замечания:
— Парень растет, ему надо привыкать к таким вещам, даже если русский и застрелился.
— Сделай так, как я велела!
— Мы не сможем всю жизнь оберегать его от ружей. Все-таки он мужчина.
— Я тебе сказала, что делать.
Фома долго смотрел на нее. В руках он держал охапку сена для лошадей, его окружал аромат первобытного жаркого лета.
— А что говорит об этом Андерс?
— Андерсу ружье ни к чему.
— Да, этот человек на охоту не ходит. — В голосе Фомы звучало презрение.
— Тебя не касается, что делает Андерс! Сейчас меня тревожит Вениамин.
— Я всегда заботился о Вениамине. Или ты забыла?
— Спасибо за твою заботу, Фома!
— Иначе и быть не могло! Я думал, мы оба с самого начала делали для него все, что могли.
— Фома!
— Ты боишься, что я скажу об этом Андерсу?
Дина собралась было уйти, но теперь замерла на месте. Потом подняла руку и обернулась к Фоме так резко, что он подумал: сейчас она ударит.
— И что же ты скажешь ему, Фома? — Она подошла к нему так близко, что он ощутил на лице ее дыхание.
Он не ответил ей, но и не шелохнулся.
— Ты стоишь на сене, — заметил он наконец.
— И что же ты скажешь Андерсу? — повторила Дина.
— Что Вениамин мой сын!
Дина прикрыла глаза. Когда она снова открыла их, она была спокойна.
— И ты думаешь, тебе удастся дожить до старости в усадьбе Андерса после того, как ты сообщишь ему эту новость?
— Нет, — коротко бросил он.
— В таком случае подумай о своих детях и о том, будут ли они счастливы с отцом, который мотается с места на место и сплетничает. Вениамину ты не нужен.
— А раньше был нужен! Мы со Стине…
— За то, что было раньше, спасибо! Но это еще не причина, чтобы ты теперь начал мстить. Разве тебе плохо живется? По-моему, ты живешь как граф — с кафельной печью и хрустальной люстрой. Еды у твоей семьи довольно. Все тебя уважают. Чего еще тебе надо? А?
Он весь сжался от ее слов. Они смотрели в разные стороны.
— Если бы нам было суждено…
— Нам никогда ничего не было суждено, — прервала она его.
— А слово? Почему ты не дала мне слова?
— Слово давать опасно. У тебя память как у лошади. И ты слишком сильно тянешь.
— Ты забыла?
— Я ничего не забыла! Ничего!
Двери конюшни открылись. Словно по знаку, Дина отступила от сена, а Фома нагнулся, чтобы поднять охапку.
— Значит, договорились! — громко сказала она. В конюшню вошел работник.
Когда Фома пришел домой перекусить, Стине сияла. К ней заходила Дина и обещала привезти ей из Бергена новый ткацкий станок. На старом было трудно натягивать основу.
— Из-за десяти средних нитей приходится снимать пол-основы, — сказала она.
Фома кивнул. Он стянул с головы шапку и вымыл руки.
ГЛАВА 9
Однажды в конце осени Андерс и Вениамин разговорились за какой-то работой.
— Я думаю, следующим летом тебе стоит пойти со мной в Берген матросом, — как бы случайно обронил Андерс.
От этих слов у Вениамина подозрительно повлажнели глаза.
За работу он будет получать деньги, спать будет в кубрике вместе с матросами. Если во время вахты будет травить за борт, у него удержат из жалованья. Они ударили по рукам, ничего не сказав об этом Дине.
Храня их общую тайну, Вениамин чувствовал себя более взрослым. Однажды он увидел у себя на верхней губе пушок, который вырос за одну ночь и стал темнее. Вениамин торжественно взял опасную бритву Андерса и забрался на стул, чтобы лучше видеть себя в зеркале, висевшем над комодом. Но его рука, на которую он смотрел в зеркало, дрожала. Он даже порезал себе нос. С кровоточащим носом ему пришлось обратиться за помощью к Дине. Она не бранила его, лишь взглянула на бритву и промыла порез, чтобы остановить кровь.
— Я просто играл, — сказал он, стараясь обратить все в шутку.
— Я понимаю. На этот раз порез зарастет. Но в другой — ты отхватишь себе полноса.
Он кивнул и скользнул мимо нее в дверь.
— Ждать недолго, скоро эта забота будет преследовать тебя каждый день! — крикнула она ему вслед.
Он остановился и, не удержавшись, крикнул ей в ответ:
— А ты не знаешь, о чем мы с Андерсом договорились! Это наш с ним секрет!
Дина вышла на площадку лестницы:
— О чем же вы договорились?
— А вот увидишь! — крикнул он и бросился вниз.
* * *
Всю зиму и весну Вениамин интересовался только тем, что имело отношение к Бергену. Он вытащил картины и книги, когда-то привезенные оттуда. Кандидат Ангелл не мог ничем помочь Вениамину. Сам он никогда не бывал южнее Трондхейма.
После ухода Андерса на Лофотены в усадьбе не осталось ни одного человека, который хоть что-то знал бы о Бергене. Вениамин вздохнул с облегчением, лишь когда Дина призналась ему, что знает о Бергене все. И действительно, ответила на все его вопросы, хоть и коротко.
Вениамин быстро сообразил, что нельзя спрашивать о Бергене ночью, когда они с Диной бодрствовали из-за криков русского. От этих вопросов глаза у нее становились злыми.
Наконец птицы с гомоном принялись вить гнезда, скот выпустили на пастбища, и Вениамин изумился, что в состоянии испытывать столь глубокую радость после всего, что он пережил.
Однажды он понял, что Ханна вовсе не радуется вместе с ним его предстоящей поездке, и очень удивился. Это уже слишком! Она не имеет никакого права дуться на него!
— Пойми же: я мужчина, а ты женщина! — Он глубоко вздохнул, стараясь не показать, что ему тяжело нести по коробке в каждой руке.
— Я помню, как ты кричал и плакал, когда Дина уезжала без тебя, — сказала Ханна, вытирая лицо.
— Это было давно, — высокомерно, по-мужски ответил он.
