Но кроме трех вышеперечисленных признаков, объединяющих Россию периода до 1917 года и колониальные страны Африки, есть еще один. Как португальские владения на черном континенте выглядят в виде острова-столицы, построенной белыми хозяевами жизни для своих нужд, в море мелких сельских поселений, где местное население мотыжит землю и пасет коз, так и Россия таким же явлением цивилизации была.
В городах проживало всего 18 % населения. И то, городским населением жителей какого-нибудь Касимова, даже Тамбова, считать можно было весьма и весьма условно.
Только сельское население у нас имело свою особенность, которую разглядел Владимир Ильич.
Во всех странах крестьянство считалось классом буржуазным. Оно и понятно – частная собственность на землю, частная собственность на орудия производства… И сельская буржуазия формировалась вместе с буржуазией промышленной. В Англии, когда овцы людей съедали, избыток крестьянского населения перетекал в города, где начался промышленный бум, да еще и колонии приняли массу народа. Но даже при этом ситуация была жуткой. Однако завершилось всё образованием многочисленного рабочего класса городов, возникновением довольно ограниченных групп сельской буржуазии и сельского пролетариата-батраков.
Но это в Англии так было. И во Франции. И в Германии… Потому что там произошли буржуазные революции, которые сломали основы феодализма. Феодалы, как класс землевладельцев, стали достоянием истории в Европе, их сменила сельская буржуазия. Даже если барон оставался владельцем поместья, он уже не был сеньором, он был обычным буржуа с аристократической родословной. Крупный землевладелец обеспечивал более высокую продуктивность в сельском хозяйстве, и сокращение сельского населения шло непрерывно, в том числе и сельского пролетариата, до уровня, когда эта категория наемных рабочих уже просто перестала быть фактором исторического процесса.
У нас же буржуазной революции не случилось! У нас всё произошло по принципу хирургической операции по удалению гланд через задний проход. До 1861 года Россия, со своим крепостным землевладением, существовала как классическое феодальное государство. И когда уже мало того, что существование страны в таком виде делало ее экономически несостоятельной рядом с основными геополитическими конкурентами, но уже грозило внутренним взрывом со стороны вконец замордованного мужика, правящий класс феодалов во главе со своим сеньором-царем решился на проведение буржуазной реформы. Но, так как правящим классом были феодалы, то эта реформа была проведена с соблюдением их интересов, с известными «выкупными платежами». Да еще и земля была передана не в собственность «освобожденным» крестьянам – а общинам.
Чем мыслили царь и его советники, когда своими руками заложили эту бомбу под основание империи, можно только гадать. Наверное, какие-нибудь жидомасоны их на это надоумили…
Начались сразу же «забавные» процессы в «аграрном секторе». Перво-наперво, резко вверх рванула численность крестьян. Община выделяла землю на едока, поэтому бабы едоков плодили без перерыва на декретный отпуск. Мединский даже не вспомнил о таком факторе, повлиявшем на рост численности народонаселения. Пока новорожденный потребитель продуктов «фермерского» хозяйства не превратился во взрослого мужика, это было для конкретного «фермерского» хозяйства экономически оправданным – ребенок мало ел. Но потом этот член семьи вырастал, женился, отделялся от родителей… И земля общины начинала дробиться в геометрической прогрессии. Наступило малоземелье, повлекшее обнищание.
Одновременно по крестьянам шибанули «выкупные платежи». Только получив свободу, клочок пашни от общины, не успев подняться на ноги, бывшие крепостные сразу, в подавляющем своем числе, оказались в злостных недоимщиках. Это еще одна причина обнищания.
И нищета здесь же вызвала новую волну роста рождаемости. Нищета всегда многодетна.
Многодетность еще нищеты добавила. А нищий малоземельный «фермер» способен вести только допотопное малопродуктивное производство, которое ведет к дальнейшему обеднению. Замкнутый круг.
Всю эту массу сельского населения нужно было уводить из аграрного производства в промышленность. А этой промышленности не существовало. Вернее, промышленность-то была, просто она была в стране феодальной. Но феодал – это землевладелец, а не промышленник. Более того, феодалы и капиталисты – классы-антагонисты, поэтому сама помещичья власть была не заинтересована в развитии капитализма, она его боялась как конкурента. Если точнее, то правящая верхушка боялась своего, отечественного, буржуя. А вот в заморском предпринимателе такой опасности она не видела, поэтому своего давила, а иностранцу дозволяла все двери открывать ногой.
Климент Ефремович Ворошилов оставил очень интересные воспоминания, названные им «Рассказы о жизни», вот этот процесс там описан наглядно: «В самом начале 1870 года под руководством известного русского инженера-доменщика Ивана Ильича Зеленцова был построен и дал первую плавку Лисичанский государственный металлургический завод. По свидетельству видного специалиста-металлурга той поры, заслуженного профессора А. И. Тиме, завод с технической точки зрения представлял собой замечательное сооружение и был оборудован машинами «сделанными домашними средствами, усилиями русских людей, без всякого участия иностранного элемента». Доменщики завода первыми в России провели большую часть выплавки чугуна на коксе – это было весьма прогрессивным в то время, так как все доменные печи тогда работали на древесном угле. Однако иностранные миллионеры и их агентура среди антипатриотических элементов в правящих кругах сделали всё возможное, чтобы поставить этот завод в труднейшие условия и, в конце концов, добиться его закрытия. Особенно усердствовал ловкий английский делец, промышленник-металлург Джон Юз. Стремясь во что бы то ни стало проникнуть на заповедное поле русской металлургической промышленности, он через подставных лиц, всякого рода жульническими махинациями скупил за полцены у донских казаков и у помещика Смолянинова земельные участки с угольными залежами. На этих землях Юз и стал возводить свой металлургический завод и ввел его в эксплуатацию в августе 1872 года, то есть на два года и восемь месяцев позднее Лисичанского завода. При этом Юзовский завод афишировался, тогда как о Лисичанском металлургическом заводе никаких сведений в печать не попадало.
Была странной и еще одна вещь: государственному Лисичанскому металлургическому заводу был прекращен отпуск государственных кредитов, а частное металлургическое предприятие Юза получало кредиты, и не только на строительство завода и непосредственные нужды производства, но и на многолетние заводские опыты. Все это окончательно доконало Лисичанский завод и открыло широкие перспективы для Юзовского металлургического завода – детища иностранного капитала. Это обстоятельство не осталось без внимания специалистов-металлургов того времени. "Действие завода Юза, – писал в 1880 году в «Горном журнале» А. И. Тиме, – в экономическом отношении было бы невозможно без субсидий правительства, исключительно только для компании г. Юза".
Так, всеми правдами и неправдами, в молодую промышленность Донецкого бассейна проникал иностранный капитал. Такое положение складывалось не только в металлургии, но и в угольной промышленности и в ряде других важнейших отраслей русской экономики».
Вроде бы, принципиальной разницы нет, кто владелец завода – государство, русский промышленник или английский делец, ведь этот завод работает на территории империи, создает рабочие места для ее подданных… Наивными быть не надо. Вот наивные и не видят за цифрами экономического роста в России на рубеже XIX–XX веков главного – значительную часть прибыли от промышленности, принадлежавшей иностранному капиталу, иностранный капитал и получал. И эта прибыль из России вывозилась. Если Юз выплавлял у нас металл, то на вывезенную им прибыль в Англии строились заводы глубокого передела, а не начального. И предприятие по производству авиационных двигателей создаёт гораздо больше рабочих мест, чем доменная печь, именно поэтому на родине Юза в сельском хозяйстве уже к 70-м годам XIX века было занято 14 % населения, а не 80 % там, где он задавил «рыночными» методами Лисичанский завод.
Отсутствие промышленности, способной занять огромное число народа из разоренной деревни, явилось, кроме нищеты, еще одной причиной массовой неграмотности – правительство не видело, во-первых, необходимости, по примеру Японии, вводить всеобщее обучение, так как экономика потребности в большом количестве грамотных людей не испытывала. Образованный человек нужен, прежде всего, для работы на сложной технике. К токарному станку вчерашнего крестьянина, который не сможет на рубильнике прочесть «вкл. – выкл.», ставить бессмысленно.
