В стоявшем в комнате зеркале начали меняться очертания комнаты Архимага, поплыли, подёрнулись рябью - и совершенно изменились в считанные мгновения. Теперь в зеркальной глади отражались были видны десятки залов и комнат, в которых находились разные маги, немедленно прервавшие свои дела, едва увидев Архимага.
- Война снова пришла в Королевство. Тайсарская армия перешла границу. Все, кто в силах держать оружие, должен встать на защиту страны. Разошлите эту весть по всему Королевству и скажите, что маги и воины Гильдии встанут на пути врага наравне с другими огнарами, - Тенперон щёлкнул пальцами, и отражение в зеркало снова подёрнулось рябью.
Даркхам произнёс эту короткую речь в столь любимой им пафосной манере, которая быстрее всего доносит до людских сердец нужные оратору мысли.
А по комнате всё ещё проносился клич "За Огнаридов и Тарика!", произнесённый магами, получившими весть Тенперона...
Через несколько минут ушёл Ревенкьюл. Но прошло совсем немного времени - и маршал вновь стоял на пороге кабинета Архимага. Тенперон удивлённо поглядывал на "явление Эдуарда люду".
- Эхм, мэтр, мне неловко просить об этом... Но не можете показать мне путь обратно? Похоже, я забыл, как отсюда выйти...
Тенперон вздохнул, возвёл очи горе и, не говоря ни слова, направился тем путём, что вывел бы маршала из Гильдии.
"А провинившихся магов надо отправлять в Катакомбы работать проводниками. И чтобы с десяток другой людей они водили, которые по-огнарски ни слова не могли бы выполнить. Да, и главное: отправлять без карты. Совсем" - подумал Тенперон, и эти мысли хоть немного подняли ему настроение.
Аркадская империя. Аркадия.
Марцелл не нравился Андронику. Совершенно не нравился. Даже нет, не так: Ласкарий потихоньку начал ненавидеть "следика", всюду совавшего свой нос. Едва начиналось совещание "ночной стражи", как появлялся Флавиан, внимательно всматривался в присутствующих, кидал подозрительные взгляды на Филофея и ещё нескольких "ночников", хмурил брови, водил правой рукой, будто пловец, загребающий воду. И главное: от Марцелла оказалось невозможно избавиться. Первый день Андроник старался не обращать на поведение "ручника" никакого внимания. На второй день пожаловался императору на то, что "ночной страже" совершенно не дают работать. Иоанн лишь поморщился, сославшись на настоятельные просьбы самого патриарха не мешать расследованию "следика" - а потом и сам едва не закатил скандал, узнав, что ничего нового узнать Ласкарию о нападении на тюрьму Святого Духа. На третий день Адроник, едва завидев стоявшего в сторонке Марцелла, незаметно пробравшегося, всплеснул руками и направился прочь из казарм, на свежий воздух. Страшно хотелось на войну. С кем угодно, где угодно: лишь бы подальше от Марцелла и его постоянных расспросов, которые никаким боком не касались дела поимки колдуна, но зато постоянно затрагивали крепость веры дрункария и его подчинённых! Вместо Ласкария слушать доклады "ночников" стал Филофей Ириник.
Так прошло ещё несколько дней. Иоанн будто забыл о случившемся и всё чаще заговаривал о положении на границах с Тайсарским каганатом. Но мысли Андроника постоянно крутились вокруг этого странного дела. Колдун будто в воду канул, никому не удалось напасть на его следы. А для Ласкария поймать гада-еретика стало делом чести! И ещё так и подмывало устроить колдуну нечто очень приятное вроде "сапожка Святого Антония" или "поцелуя Святой Анны". В сладких снах дрункарию слышались крики пытаемого еретика, но после пробуждения вновь начинались безуспешные поиски еретика.
Только случай помог дрункарию виглы развеяться. Когда Андроник пребывал в отвратном расположении духа и уже подумывал над тем, чтобы напиться да прогнать хоть на пару дней навязчивую идею словить колдуна, в покои Ласкарий прибежал запыхавшийся Филофей. Мокрые волосы закрывали глаза, лезли в уши, Ириника мучила одышка, но это не мешало улыбка сиять на его лице. Дрункарий даже поднялся с кровати, на которой лежал полностью одетый, даже не сняв ножен со спатой с пояса: настолько сильно было удивление от вида Филофея.
- Иллюстрий, "ночные уши", - информаторы, сеть которых покрывала всю столицу и крупнейшие города империи. - Докладывают, что раскрыли заговор нескольких дуксов в портовом районе. Сейчас его участники собираются в одной из таверн, самое время их словить! Иллюстрий, поедемте! Может, "ночная стража" хоть немного развеется! Не всё же об одной атаке на Тюрьму Святого духа думать! Пора бы и успеха добиться, хоть в чём-то!
Андроник тряхнул головой, набрал в лёгкие побольше воздуха, махнул наотмашь правой рукой, разрубая воздух, и попытался улыбнуться. Улыбка, правда, вышла кислая. Всё-таки какой-то там мелкий заговор, можно было вообще гвардейце напустить на них или городских стражников..
- Вели седлать коней! Пятерых "ночных стражей" и два десятка гвардейцев пусть ждут у ворот в город. Пора встряхнуться, - Ириник радостно закивал, быстро развернулся и рванул обратно. Правда, при этом наступил на кончик плаща и едва не повалился. Но это ничуть не помешало Филофеевой радости: дрункарий виглы наконец-то перестал походить на грозовую тучу!
Пока Андроник шагал по коридорам дворца, Ириник наведался в казармы тагм и "ночной стражи", собирая людей. И когда Ласкарий уже оседлал коня, его уже ожидал небольшой отряд. Несколько минут - и вот уже подковы стучали по улицам Аркадии. Улицы расступались навстречу кавалькаде, спешащей к монастырю Святой Ирины. Именно рядом с этим местом, судя по донесениям, расположился штаб очередного заговора против императора. Они в последнее время снова начали плодиться как грибы после дождя. Успехи в войне против Партафы кое-как поубавили пыл желающих прибрать к рукам диоцез-другой. Но чем больше времени проходило со времени штурма Ипартафара, тем больше наглости, своеволия и уверенности в своей безнаказанности появлялось в душах дуксов.
Район был, мягко говоря, не из лучших, и даже не из средних. Дышащие на ладан (и то - с одышкой) домики, крытые прелым сеном или старой дранкой. Стены, сложенные из необожжённых кирпичей, глину для которых брали тут же, в бухте. От моря и пристаней несло гнильём и отбросами. В многочисленных лужах отражалось солнце, сапоги хлюпали, когда нога ступала на эту землю, или, скорее, грязь. Обитатели района были под стать своей обители. Смотревшие в земли, не смевшие (или не желавшие) поднять глаза к небу, вглядеться в небо, которое здесь имело какой-то сероватый оттенок, одетые в лохмотья или старьё, босые или в просивших каши сапогах.
Единственным лучиком света в этом царстве тьмы был монастырь Святой Ирины. Стоявшее на холме, царящем над окружающей местностью, словно обнимающее твердь, жилище монашек вселяло хоть какую-то надежду на лучшее в людские сердца. Но и монастырь не мог похвастаться богатой отделкой. Крыша прохудилась, стенам не помешала бы новая побелка, калитка в хлипком заборе покосилась. Это место гнило, словно зуб: ещё немного, и осталось бы только вырвать его с корнем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
