Он едва на ногах устоял. Потом обхватил ее за талию:
- Откуда ты, ягода-малина? Цела? Дай-ка я взгляну на тебя. Не откусили у тебя какой-нибудь бочок?
- Не беспокойся, ее не убудет от таких пустяков, - сказала в растворенное окно Алена.
- У-у, баба-яга! И ты здесь? - удивился Жук. - Вот это встреча! Да где же Матрос?
Жадов приехал поздно вечером. Уже истухал костер перед домом, разложенный Сенькой Кнутом, уже истомилась до черноты, перекипела в нутряном сале баранья печенка, подвешенная в чугунном котле на треноге, уже отставлена была в сторону, обложена до самой крышки горячими углями глубокая жаровня-гусятница, полная шваркающими кусками жареного мяса, уже снят был с длинного и подвешен на короткий крючок, под самую подвязку треноги, огромный медный чайник, заваренный корнем шиповника да рублеными побегами черной смородины, уже успели сбегать да искупаться на дальнее лесное озеро Жук с Веркой, уже вздремнула Алена на разостланной байковой попоне в тени под сосной, - когда загромыхала по бугристым, свилистым кореньям лесной дороги тяжелая телега Сообразили и пегий мерин, потемневший от пота, устало потрюхивая, показался на поляне. Жадов, в белой рубашке и черных брюках, завидев гостей, спрыгнул с телеги и, наказав Лариону ехать на двор, двинулся к костру.
- Хорош гусь! Позвал гостей, а сам в кусты, - встретил его Жук, посмеиваясь.
Рядом у костра сидела босая Верка, как бес вертела мокрой головой. И Жук был босой, в майке.
- Я вижу - вам тут было не до хозяев, - сказал Жадов и поглядел на бугор; там, под сосной, сидела Алена, обхватив оголенные кипенно-белые колени, ждала. Он сухо сглотнул слюну и для приличия потоптался возле костра.
- Иди, отопри ворота! Чего рот разинул? - приказал Семену. - Дай овса пегому.
- Дык-кыть ворота отперты. - Семен встал и лениво побрел ко двору, куда сворачивала телега.
Алена все ждала, глядела на Жадова исподлобья.
- Ну чего там колдуешь, баба-яга? - крикнул ей Жук. - Иль особое приглашение ждешь?
Она и не шелохнулось. Жадов коротко глянул на нее и опять сухо сглотнул, только кадык дернулся.
- Лошадей видел? - спросил он Жука.
Тот кивнул головой:
- Рыжая кобыла хороша. Трех сотен не жаль.
- Трех сотен... - Жадов только ухмыльнулся. - Ладно, столкуемся. Несите все в избу. Накрывайте столы. И окна закройте - не то комары заедят.
А сам пошел на бугор, туда, к Алене, как бык, нагнув голову, словно забодать ее хотел.
- Ну, здравствуй! - остановился перед ней, широкоскулый, приземистый, тяжело сопя, перекатывая под кожей бугристые желваки.
Она только сощурилась, и голубые глаза ее недобро потемнели, да складка легла надо лбом промеж бровей. Убей - не встанет. Он глухо рыкнул, бессильно стиснул кулаки и сел рядом.
- Вот так! - сказала она, убирая руки с колен. - Подлец ты, Ванька, и трус.
Он опасливо метнул взгляд на костер - не слышат ли? Жук с Веркой возились с котлами и чайником - расстояние далекое, не слышат.
- Ты все-таки поосторожней, - сказал Иван. - Не то я ведь...
- А что? - вызывающе спросила Алена.
- Давану разок - язык высунешь.
- Ну-ка, давани! Давани!..
- Ладно, - он опустил голову. - Не мог я приехать.
- Зачем же трепался? Я ушла с работы... Вещи упаковала. Три дня на узлах сидела, как дура. А ты?..
- Что я? Не могу я в Ермилово тебя взять...
- Кого ж ты боишься?
- Никого я не боюсь... Мне просто пора сматываться отсюда. Хотя бы на время... Поняла?
- Вот и поедем вместе.
- Для этого деньги нужны... И немалые. Да место хорошее. Подготовленное!..
- Поедем в Орехово... Мой дядя устроит тебя по снабжению... И я на фабрику поступлю.
- Ты еще на стройку меня позови! - хохотнул Жадов. - В ударники... Темпы давать...
- Но я больше не хочу из-за тебя торчать в этом трактире. Понял? Больше ко мне не сунься. Я одна уеду.
- Да погоди ты горячку пороть. Что-нибудь придумаем. - Он взял ее за руку и потянул за собой в избу. - Пошли!
Гуляли долго с каким-то отчаянным остервенением, - две четверти водки выпили, пять бутылок красного, посуду побили, струны порвали на гитаре, наспорились, напелись до хрипоты и расползлись только на рассвете: кто зарылся в сено на повети, кто в сенях свалился, а кто и за столом уснул.
А начинали чинно: Жадов по-хозяйски сел с торца, по правую руку поставил четверть водки, по левую посадил Алену.
- Горько! - крикнул было Лысый, подобострастно ухмыляясь, заглядывая на Алену, порозовевшую под жарким светом висячей лампы, как сдобная булка.
- На, чмокни ее в горло и заткнись! - цыкнул на него Жадов, подставляя четверть водки, и сердито осмотрел все застолье: - Сперва дело обговорить надо, а потом - вольному воля...
У запасливого Кнута все имелось на такой случай: и вилки с ножами, и тарелки, и маленькие стаканчики, и даже рюмки на тонкой ножке - для барышень. Но только лишь Кнут открыл жаровню с духовитым мясом, как Сообразило залез в нее всей пятерней.
- Азият! - стукнул его по черепу ложкой Кнут. - Здесь обчество сидит, а не базарные мужики.
Ларион виновато ощерил свой щербатый рот и только тыкнул, беря вилку.
Но когда Жадов стал разливать водку, он опять пожадничал - схватил посреди стола фарфоровую чашку и потянулся с ней к четверти, а свой маленький стаканчик накрыл рукавом.
- Сообразило, за этим столом все равные... Коммуна, понял? - изрек Жадов. - Вот и веди себя, равняясь по всем остальным членам. И не хапай, как единоличник. Не то руки оторву, согласно Уголовному кодексу РСФСР.
Все засмеялись.
- Да, кодекс у нас все серьезнее с каждым днем, - сказал помрачневший Жук. - Меня так обложили налогами, что каждая лошадиная голова не в карман, а из кармана тянет.
- А ты что их, по ведомости проводишь, головы-то? - спросил Жадов.
- Нет, Ваня... Даже с тобой дело иметь накладно стало.
- Вон как... Что ж ты задумал?
- Пока только одно скажу - закрываю лавочку.
Жадов присвистнул:
- Ну, поехали! Остальное по дороге доскажешь!
Выпили и девчата. Им налили нежинской рябины. С минуту воцарилось молчание - все шумно работали челюстями и сопели, как будто воз везли.
- Так берешь лошадей? - спросил опять Жадов.
- Беру всех трех, - ответил Жук.
- А барахло?
- Как обычно... Пускай Семен везет до Мурома, а там свезу куда следует. Что-либо есть ценное?
- Шуба на козьем меху, крытая драп-кастором, бекеша из кенгуру, пальто с бобровым воротником. Отрезы есть... сапоги... и так, по мелочам. Нахапал Мельник в голодные годы будь здоров. Мы ему, значит, экспроприацию устроили...
- Иван, ну чего ты нудишь, как на поминках! - крикнула через стол Верка, сидевшая рядом с Жуком. - Налей! Иль удачи тебе нет? Иль руки сохнут? Или вахлаки перевелись? Хватит на наш век...
- Правильно, Вера! Мы еще покидаем телят на холку. - Иван тряхнул своими длинными волосами и взялся за четверть.
- Кнут! Ставь граненые стаканы! Наливай по полному... Не то закисли, как вечорошнее молоко, - крикнула Верка.
- Ух ты, ягода-малина! Фу-ты ну-ты... А плясать будешь? - спросил Жук.
- Буду!
- Сенька, гитару! - крикнул Жук.
Семен снял со стены гитару на розовой ленте, достал граненые стаканы с деревянной открытой полки и, дунув в каждый, как в патрон, поставил их на стол.
- Хоть бы сполоснул, дикобраз нечесаный, - сказал Жук, принимая гитару.
- Чего их полоскать?.. Из них никто и не пил с самой купли. Кружками обходимся, - сказал Семен, усаживаясь на свое место.
- Чаво там стакан, лей в кружку! - потянулся к четверти Ларион с кружкой.
- Смотри, Сообразило, в колхоз тебя не примут, - засмеялся Жадов, но в кружку налил: - Пей, черт с тобой.
И все потянулись к Жадову - кто с кружкой, кто с чашкой, а Жук протянул тарелку.
- Плесни сюда! Ложкой хочу похлебать.
- А выхлебаешь?
- Выхлебаю!
- Ваня, налей мне в блюдце! Я вприкуску с сахаром хочу, - потянулась Верка.
- Наливайте во что хотите... Пейте! - Иван принес из сеней еще одну четверть и - грох ее на стол...
И пошла разливанная...
Загудело, закрутилось колесо.
Лысый налил всклень оловянный ковш, выпил его одним духом и, надев ковш на голову, пошел вприсядку вокруг стола, посвистывая и приговаривая: "Как зять тещу завел в рощу..." Верка держала пальчиками блюдце и, шумно дуя, как на горячий чай, схлебывала глотками водку. Жук, отставив тарелку, из которой выхлебывал водку ложкой, взял гитару, закинул голову, мучительно свел размашистые черные брови, потянул воздух, как на первом утреннем морозе, и, громко хакнув, тряхнул гитарой и рассыпал высокие, томительные переборы цыганочки: "Эх раз, что ли! Да еще раз, что ли..."
- Верка, оторви да брось, чтобы доски загудели-запели!..
Та выкатилась из-за стола, как пущенная с карусельного круга, только дробь грохотом, да сарафан пузырем, да косы вразлет.
Жук бросил на стол гитару, поднял Верку на руки и, целуя, спрашивал:
- Ну, ягода-малина, проси чего хочешь! Все отдам, не пожалею...
- Подари мне рыжую кобылу, - сказала Верка, жарко играя глазами. - Купи у Ивана...
