Тем временем, «многодневные» обсуждения в Кремле итогов Мюнхена{200} практически не повлияли на советскую стратегию в международных делах. Из ноябрьского (1938 г.) юбилейного доклада В.М. Молотова следовало, что сталинское руководство не пересмотрело позицию противопоставления СССР не только фашистским агрессорам, но и демократическому Западу (который, признавал Сталин, был, «конечно», сильнее агрессоров), полагаясь на свою вне- и надкоалиционную политику. Как видно, оно вовсе не опасалось международной изоляции в итоге Мюнхена, настаивая на неизменности своего подхода к внешнеполитическим проблемам под углом классовой биполярности — «две системы», «два мира». Подхода, наиболее отчетливо проявившегося в эру Холодной войны и, в конце концов, приведшего Советский Союз к историческому крушению{201}.
Вплоть до сталинского заявления о том, что «если бы не было Мюнхена, то не было бы и пакта о ненападении с гитлеровской Германией» (высказанного в беседе с Ф.Рузвельтом в Ялте в феврале 1945 г.{202} и развитого позднее в официозных «Фальсификаторах истории»), советская критика мюнхенских соглашений шла преимущественно по линии опровержения заявлений их участников о спасении мира в Европе.
В юбилейном докладе В.М. Молотова Мюнхен был назван «сговором», который «отнюдь не ослабил опасности разжигания второй империалистической войны, а, напротив, подлил масла в огонь»{203}.
Советская печать, откликнувшаяся на Мюнхен как на «удар по делу мира», в своих комментариях использовала критические материалы иностранной прессы. Уже 2 октября «Правда» писала о том, что печать США «совершенно открыто» критикует мюнхенское соглашение. На следующий день она поместила отклики зарубежных газет под заголовком «Мировая печать разоблачает мюнхенское соглашение». Еще через день газета писала, что «английская общественность против политики Чемберлена». Участникам конференции в Мюнхене «Правда» противопоставляла советскую страну, «международный авторитет которой еще более возрос». Безымянный обозреватель центральной партийной газеты писал, что Мюнхенское соглашение ведет к дальнейшему развертыванию агрессии, приближая «сроки новых конфликтов, новых военных столкновений», не выразив, однако, никакой тревоги по поводу возможных последствий для СССР{204}. Наоборот, газета изо дня в день печатала сообщения о том, что агрессия Германии и Италии направлена (как и предвидел Сталин) против стран Запада. Лишь позже, в речи на партийном съезде 10 марта 1939 г., заявив, что он не видит «оснований» для конфликта СССР с Германией, Сталин выскажет догадку: «Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии, как цену за обязательства начать войну с Советским Союзом…»{205}.
Почему же Сталин на партийном съезде в марте 1939 г. обратился к теме антисоветской направленности Мюнхена, хотя до этого газета «Правда» в своих комментариях уверяла читателей, что Мюнхен обернулся провалом для его участников? Дело в том, что эта тема оказалась в пропагандистском плане столь плодотворной, что Мюнхеном он стал оправдывать и свою антизападную политику, и советско-германский пакт. А по окончании мировой войны мюнхенская сделка за счет Чехословакии будет названа важнейшим звеном в предвоенной политике Англии и Франции, «преследовавшей цель направить гитлеровскую агрессию против Советского Союза»{206}. Разоблачение мюнхенского «антисоветского сговора» стало своеобразной антизападной политико-про- пагандистской находкой в развернувшейся Холодной войне между бывшими союзниками.
Однако вряд ли стоит преувеличивать антисоветскую направленность Мюнхена, этой попытки реанимации «пакта четырех» 1933 г. (так и не вступившего в силу). В свое время, сразу после Мюнхена, советская пропаганда, напомним, делала упор на совершенно другое. В печати появились многочисленные сообщения о том, что взоры агрессивно настроенных Германии и Италии, как и до Мюнхена, обращены, прежде всего на Запад, против Англии и Франции и их колоний. Вот заголовки некоторых сообщений «Правды» за первую половину октября 1938 г.: Германские притязания на Эльзас-Лотарингию. Гитлер требует колоний. Гитлеровское проникновение в Африку. Германия прокладывает путь в Индию. Германские происки на Балканах. Тревога в Англии и США. Угрозы Гитлера по адресу Франции и Англии. Колониальные притязания Германии и Италии. Итальянские фашисты шантажируют Францию. Итальянские фашисты угрожают Англии и Франции{207}.
В беседах с дипломатическими представителями Франции в Москве в октябре-ноябре 1938 г., говоря о последствиях ослабления позиций западных стран в итоге Мюнхена, народный комиссар иностранных дел СССР М.М. Литвинов прогнозировал развитие германской агрессии против них как менее рискованное для Гитлера{208}.
Газетные заголовки «Правды» в общем и целом отражали европейские и мировые реалии, доказывая обоснованность мысли, к которой давно склонялся Сталин, а именно: что германская агрессия будет развиваться в первую очередь в западном направлении, в частности против Франции. Об этом можно судить, к примеру, по сталинской правке рукописи статьи маршала М.Н. Тухачевского «Военные планы нынешней Германии», опубликованной задолго до Мюнхена{209}.
Правя статью, Сталин оставил выделенную курсивом известную цитату из книги Гитлера «Mein Kampf» («Моя борьба») о сознательном отказе от вечного движения германцев «на юг и запад Европы» и переходе к политике территориального завоевания на востоке. И акцент статьи на антисоветские планы Гитлера сохранился. В то же время Сталин внес правки с определенной смысловой нагрузкой. В одном месте: «Гитлер усыпляет Францию…», в другом — фразу «империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветское острие» дополнил следующим образом: «Это острие является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)»{210}.
Из анализа идей Сталина о международном развитии, обнародованных в сентябре 1938 г. в «Кратком курсе истории ВКП(б)» и развитых им в речи на съезде партии в марте 1939 г., можно предположить, что он уже пришел к мысли подстегнуть события в желательном для него направлении. На это ясно указывали сообщения в «Правде» на международную тематику, из которых вытекал естественный вывод о приближающемся всеобщем вооруженном конфликте на западе континентальной Европы.
Решение явно напрашивалось. Шла «вторая империалистическая война», неизбежная по марксистской (ленинско- сталинской) теории «общего кризиса капитализма». Задача, следовательно, сводилась к тому, чтобы поспособствовать ее перерастанию в войну всеобщую, мировую. Сталина вдохновляли социальные последствия мировой войны 1914–1918 гг., на фоне которой и во многом благодаря которой был низвергнут старый режим в громадной России. Новая мировая война, как ожидали советские руководители в Кремле, должна была расширить социализм за пределы Советского Союза.
К мысли подстегнуть события в желательном для себя направлении, как можно предположить, пришел и Гитлер. Судить об этом можно по его выступлению накануне подписания советско-германского пакта на совещании командующих всеми видами вооруженных сил Германии. По заявлению Гитлера, с тех пор, как осенью 1938 г. он понял, что ни Япония, ни Италия не готовы немедленно последовать за Германией (что подтвердилось с началом мировой войны), он решил «быть заодно со Сталиным». С лидером, равным ему, Гитлеру, в способности предвидеть будущее. Что не помешало признанию, сделанному им тогда же, что после изоляции и разгрома Польши ее судьбу в дальнейшем предстоит разделить и Советскому Союзу{211}.
Но можно ли такое развитие на европейском континенте датировать осенью 1938 г., связав его с Мюнхеном как отправной точкой? Рассмотренный во второй главе документ Национального архива США — лишь одно из множества свидетельств, подтверждающих наличие опасной для всеобщего мира тенденции в европейском и мировом развитии.
Сталин следовал линии, с предельной ясностью выраженной в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Проводя линию определенного водораздела между агрессивными и неагрессивными странами, намного более глубокую борозду он прочертил между Советским Союзом и всеми остальными капиталистическими странами. Нет никаких оснований полагать, что Сталин был готов к далеко идущему сотрудничеству с ненавистной ему Англией и ее фактической союзницей Францией, как в дни сентябрьского кризиса 1938 г. вокруг Чехословакии, так и позже.
Разве не заслуживает быть отмеченным тот показательный факт, что в ближайшем сталинском окружении, среди членов Политбюро, не было ни одного сторонника партнерства с западными странами? Тогда как со времени советско- германского соглашения в Рапалло (1922 г.) и Берлинского договора о дружбе и нейтралитете (1926 г.), советские руководители, прежде всего Сталин и Молотов, ориентировались на сотрудничество с Германией. Первоначально интересы сторон совпадали в неприятии Версальской системы, слома которой они добивались совместными усилиями.