В Лакхнау, где эпидемия среди английских и индийских солдат приняла особенно жестокие формы, Хавкин привил два полка. Год спустя холера снова появилась в городе, но в этих воинских частях заболеваемость и смертность оказались более низкими, чем в непривитых, стоящих рядом полках. Было много и других прямых и косвенных фактов, подтверждающих ценность нового препарата. Жители сел и городов, через которые проходил хавкинский противохолерный отряд, задолго до официальных подсчетов, почувствовали спасительную силу вакцинации. В индийских газетах появились сообщения о митингах благодарности, которые стихийно возникали на пути бактериолога. А в одном из июльских номеров «Бомбей газетт» известила своих читателей, что «жители городов Лакхнау и Алигарх поднесли господину Хавкину серебряный кубок местной работы и кошелек с пятнадцатью тысячами рупий».
На Севере, неподалеку от русской границы, пароль: «доктор из России»[4] — приобрел еще большую притягательную силу. Здесь в предгорьях Гималаев давно бродило неизвестно кем брошенное «пророчество»: избавление от англичан придет с Севера. О России в этой индийской глуши знали ничтожно мало, но ей верили, ее любили.
Слишком громкая слава Хавкина в северных районах страны, видимо, не всем в Индии пришлась по вкусу. Желая подорвать доверие к ученому, одна из калькуттских газет пустила слух, что Хавкин — русский шпион. Власти поспешили заняться «расследованием». Англофильская пресса не преминула напомнить о «странной» записке русского посла в Лондоне, который, дескать, не случайно просил английское правительство допустить господина Хавкина в расположение воинских частей Индии. Однако очень скоро расследователям пришлось объявить, что они считают цели Владимира Хавкина «сугубо научными и гуманными». Газетная утка лопнула.
Но в сентябре 1893 г., когда экспедиция на обратном пути из Кашмира заехала в Лакхнау (здесь прививки дали особенно зримые результаты), Хавкина нагнала другая фальшивка. Некий Гопвуд, член палаты общин, известный в Англии противник оспопрививания, потребовал от британского правительства объяснить, «на каком основании и с чьего разрешения г. Хавкин отравляет холерными разводками в Индии солдат, достойных лучшей участи». Мне не удалось прочитать ответ правительства Ее Величества на этот бредовый запрос. Зато известно о сообщении, в котором говорилось, что жители города и руководители гарнизона Лакхнау в течение нескольких дней устраивали торжественные обеды и ужины в честь того, кто, не жалея сил и труда, спасал от холерной опасности тысячи военных и гражданских обитателей города.
Уколы большей или меньшей силы сопровождали экспедицию Хавкина до ее последнего дня. Крупные и мелкие чиновники (в том числе и начальник медицинской службы Индии, носивший громкую фамилию Гарвей) писали о «слишком слабом» влиянии прививок на эпидемию, о низком проценте тех, кого можно наверняка считать иммунными и т. д. и т. п. Однако никто из них не рискнул оспаривать достоверность отчета, который в середине 1895 года Хавкин напечатал в журналах Индии и Европы. Но прежде чем были опубликованы цифры, бактериолог предпринял еще одну большую экспедицию.
Весной 1894 года он вернулся из северных районов в Калькутту и оттуда вместе с Симпсоном и врачами-индийцами отправился в поход по третьей крупнейшей реке Индии — Брамапутре. Вакцинаторы посетили Ассам, Нижнюю Бенгалию, добрались до границ Бирмы. Новая поездка, продолжавшаяся более года, завершилась прививкой еще двадцати тысяч человек. «Мы объехали 98 населенных пунктов, — писал впоследствии Хавкин, — наиболее отдаленные точки отстояли от Калькутты в тринадцати днях пути. Некоторые места приходилось посещать два-три раза. Труднее всего было в долинах Индостана, в разгар индийского лета, а также на залитых полях Ассама в сезон больших дождей».
Эти скупые строки не дают, конечно, никакого представления о тех условиях, в которых маленькая группа врачей и биологов работала, забираясь в самые глухие дебри Северо-Восточной Индии. Ни сам Хавкин, ни его товарищи не вели дневников. Тем не менее по отдельным замечаниям, разбросанным в официальных отчетах, по газетным заметкам можно понять, что ученым приходилось не только превозмогать голод и жажду, но и преодолевать раскисшие, залитые зимними дождями дороги, а главное — жесточайшее сопротивление крестьян. В наиболее глухих районах индийцы не хотели прививаться по религиозным соображениям и просто потому, что жар и слабость наступающие после прививки, лишали их возможности выйти назавтра в поле. Иногда, чтобы привлечь бедняков-земледельцев на противохолерный пункт, им даже платили.
Очень глухо в одном из документов того времени прозвучало сообщение о том, что в каком-то селении воинственно настроенные поборники ислама (жители Восточной Бенгалии в основном мусульмане) пытались даже отравить Хавкина и его спутников. Для этого якобы был пущен в ход древнеиндийский способ. На руководителя экспедиции, искусанного комарами и москитами, ночью во время сна набросили ткань, пропитанную змеиным ядом. Сквозь расцарапанную кожу яд должен был всосаться в кровь и убить белого доктора прежде, чем он проснется. Сам Хавкин не любил говорить об актах недоброжелательства со стороны индийцев. Но газеты охотно подхватывали подобные сенсации. Возможно, что именно это сообщение подсказало Чехову строки, упомянутого выше письма к Суворину.
И все же ничто не могло остановить «апостольское» движение маленького отряда. Поистине «апостольское». Десять лет минуло с тех пор, как пошли в сибирскую ссылку друзья Владимира Хавкина по одесским революционным кружкам. Но напрасно мы стали бы в 1894 г. искать во взглядах бывшего народовольца прежнюю ненависть к социальной неправде, стремление переделать мир. Наука — вот религия тридцатичетырехлетнего бактериолога Хавкина. Только наука, несущая свет всем без исключения, искоренит зло нищеты и неустроенность человечества. В списках вакцинируемых, которые ведет сам руководитель экспедиции, значатся всесильные махараджи, и последние из их слуг, солдаты английских гарнизонов, и заключенные английских тюрем, пилигримы, бредущие по горным дорогам в «святой город» Дхарвар, и генералы британской армии. Перед лицом новой богини — Науки — все равны. Нет, Хавкин не ханжа. Он отлично видит, что индийцы, как мухи, бьются в паутине законов и поборов, в паутине, которую свила горстка англичан. Он знает, что пятишиллинговый обед английского отставного майора в лондонской таверне равен двухмесячному доходу бенгальского крестьянина. И именно крестьянин Индии, все имущество которого оценивается не более как в десяток шиллингов, оплачивает своим трудом этот и тысячи других обедов белого сахиба. Ученый знает и о злоупотреблениях плантаторов в Ассаме, и о кровопийцах-ростовщиках, обрекающих крестьян и заводских рабочих на кабальное рабство. Вместе с тем он убежден в том, что нищета и голод, преследующие индийцев, и их подчиненное положение в собственной стране сгинут как только наука, просвещение проникнут в толщу народа. «Бомбометатель» восьмидесятых годов превращается в девяностых годах в мирного «апостола» просвещения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
