Я быстро огляделась, но тут же поморщилась: видимость вокруг была нулевая. Куриной слепотой я, конечно, не страдала, но, привыкнув к ярко освещенным улицам, довольно трудно за два жалких дня научиться ориентироваться в кромешной лесной тьме. Так что сейчас для меня были различимы лишь ближайшие деревья, кое-как — густые кусты, обозначающие спуск к реке, а еще — едва тлеющие угли, от которых до сих пор вился слабый дымок.
Примерно полночь — на глаз определила я. Раньше бы костер не прогорел.
Тут вдруг небо посветлело от вышедших на прогулку местных лун, и темнота рассеялась. Когда я смотрела на них, у меня странно сжималось сердце. Все же не мой это мир. Здесь все не так — деревья, трава, незнакомые птицы и звери, которых я, на свое счастье, до сих пор ни разу не встретила. Здесь даже дышится по-другому, чем дома. И звезды горят неправильные. Однако все же есть в этом мире что-то невыносимо притягательное. Какая-то открытость, что ли? Готовность принять в свое лоно? Не знаю. Мне трудно объяснить. Невесть откуда нахлынувшие чувства заставили меня, вопреки здравому смыслу, потихоньку встать и, оставив сонного шейри досматривать его демонические сны, осторожно спуститься к реке.
Зачем меня туда понесло, я и потом долго не могла сообразить. Ведь не ребенок же, не легкомысленная лань — знаю, что по ночам в лесу просыпаются те, кто днем даже носа из своих нор не кажет. Знаю, по какому Тракту иду, и хорошо помню наказы тетушки Айны. Однако в ту ночь как затмение какое-то нашло: всякие опасения будто ветром выдуло из головы, и я пошла босиком по покрывшейся росой траве, совершенно позабыв об осторожности.
Глупо, вы скажете, переться в незнакомом мире ночью на покрытый колючей травой берег? Глупо не разбудить спящего под боком демона, чтобы рассказать ему о своих сомнениях? Конечно, глупо было даже куртку на себя не набросить и забыть Айнин нож под одеялом! Но тогда я об этом не думала. Кажется, я вообще в тот момент ни о чем не думала, кроме того, что мне вдруг надо оказаться на берегу.
В тот миг у меня возникло стойкое ощущение нереальности происходящего. Никакого страха, колебаний, неуверенности. Не было даже тени сомнения, что я совершаю что-то очень странное. Так порой бывает в каком-нибудь красочном, очень подробном сне, во время которого тебе все кажется понятным и логичным, но, когда проснешься и попытаешься пересказать подруге, все оказывается бессмысленным бредом!
Короче говоря, я ушла из лагеря. И совершенно беспрепятственно добралась до невесть зачем мне понадобившегося берега. Потом так же спокойно спустилась к воде. Зашла туда сначала по колено, потом чуть поглубже, намочив свои единственные, не слишком стойкие к водным процедурам штаны. Осторожно опустилась на колени и села на пятки — прямо так, в реку, щедро вымочившись уже до пояса. Сложила, как послушная девочка, руки на коленках и безо всякого удивления принялась чего-то ждать.
Ждать, правда, пришлось недолго: всего через несколько минут вода впереди забеспокоилась.
Сейчас мне трудно вспоминать об этом. Тогда я воспринимала мир нечетко и как-то размыто, будто смотрела на себя со стороны. Причем словно через старое и очень мутное стекло. Одна часть сознания по-прежнему бодрствовала, позволяя глазам видеть, а ногам — спокойно идти в нужном направлении, но другая при этом отстраненно наблюдала за происходящим, никоим образом не собираясь вмешиваться.
Когда темная вода осветилась изнутри, в моей душе ничего даже не дрогнуло. Опять же — ни удивления, ни радости, ни страха. Ничего, кроме смутного ощущения, что так и должно быть, а еще легкого беспокойства, вызванного сгустившимся на противоположном берегу мраком. Кажется, оттуда донесся какой-то тихий звук, напоминающий далекое, нетерпеливое рычание. Однако, повторяю, тогда мне было не до него — я как завороженная смотрела на медленно расходящиеся в стороны волны, из-под которых, как из-под темного хрусталя, медленно и величественно выплывала большая кувшинка.
Конечно, с кувшинкой всплывший цветок имел весьма отдаленное сходство, потому что мог похвастать несколькими десятками сердцевидной формы лепестков и ослепительно белым цветом окружающего их венчика. Каждый лепесток испускал ровное золотистое свечение и казался по-настоящему совершенным. Чудом каким-то, случайно подсмотренным и не по праву увиденным. И уж конечно, это чудо не могло принадлежать обычной кувшинке, но другого слова у меня просто не нашлось. Сравнивать такую красоту с лотосом как-то банально, а с чем-то другим — попросту нелепо.
Не соображая, что делаю, я протянула руку, слушая внезапно зазвучавшую в лесу тихую мелодию. Это была песня… древняя, неповторимо прекрасная песня, в которой не было слов, но в которой вместе с тем крылся сокровенный смысл моего существования. Мне даже показалось, что песня была именно обо мне. И показалось, что пел ее тот необычный цветок, к которому я так настойчиво тянулась. Он пел с таким трепетом и мольбою, до того настойчиво, что я вдруг начала петь в ответ. И не могла не коснуться ладонью этого нежного чуда.
Что я делала в тот момент — хоть убей, не помню. Что говорила? Что шептала в ночи, неотрывно глядя на доверчиво склонившееся к воде чудо? О чем думала? О чем мечтала?
Не знаю. Возможно, о том, чтобы наконец понять, для чего живу?
Волшебство закончилось ровно в тот момент, когда мои пальцы нависли над белоснежным венчиком. Словно почувствовав тепло человеческого тела, цветок содрогнулся, молниеносно сложившись внутрь и сжавшись в неистово сверкнувшую белую точку. В тот же миг его песнь взвилась до немыслимых высот, переплетаясь с уже отчетливым хриплым воем из темноты, после чего «лотос» резко распрямился, сбрасывая лепестки, и выстрелил мне навстречу целым облаком сверкающих искр. Наконец, упруго толкнулся несколькими оставшимися на нем лепестками в раскрытую ладонь, левую. Уже протянутую в ожидании и освещаемую снизу так же внезапно загоревшимся браслетом.
Я даже вздрогнуть не успела, как от цветка остались одни воспоминания. Последние тонкие лепестки, коснувшись кожи, рассыпались на мелкие серебристые искры, одна из которых больно меня обожгла. После этого осиротевший стебелек мгновенно увял, широкие листья с облегчением сомкнулись. Откуда-то из-за спины раздался блаженный вздох, в котором мне померещился чей-то благодарный шепот, а буквально через мгновение на реке не осталось ни цветов, ни даже волн. Только я, как дура, сидела по пояс в воде и ошарашенно таращилась на собственную ладонь.
Когда заунывный вой повторился в третий раз, прозвучав до отвращения близко, я была слишком поражена случившимся, чтобы правильно оценивать происходящее. Но вот когда на противоположный берег узкой в этом месте реки с разбегу выметнулось жуткое существо, которого я даже в кошмарах никогда не встречала, всякая сонливость мигом слетела. А вот оцепенение, напротив, обрушилось с силой Ниагарского водопада, мигом приморозив меня к земле и заставив потерять драгоценные секунды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
