грубым расчётам бой 1-й Тихоокеанской эскадры с силами Того наверняка уже произошёл! И не сегодня-завтра следовало ждать новостей (плохих ли, обнадёживающих)…
А царь…
Вот сегодня – Гладков приехал пораньше в Царское Село. Авелан уже с раннего утра находился в помещении, оборудованном под центр связи… Зато государь (как успели шепнуть на ухо), позавтракав, преспокойно прогуливался по саду.
И только часам к одиннадцати изволили пригласить к себе в кабинет для отчётов и каких-то обсуждений.
– Сообщает наш морской агент из САСШ, – начал доклад Фёдор Карлович, – получена телеграмма из Кагосимы (это японский портовый город) – Рожественский благополучно вышел в Восточное море… или Восточно-Китайское море, если будет угодно.
– То есть как из японского порта? – Романов сидел за столом, разложив перед собой какие-то бумаги.
Приглядевшись, Гладков сумел понять, что часть из них – это распечатки с принтера и какой-то свой (государев) список.
– Тут нами был придуман некий нестандартный ход, – стал пояснять управляющий Морским министерством, – нынешние войны, современные войны, это в немаловажной части – связь. Связь – это управление и координация войсками… эскадрами в нашем случае.
Авелан покосился на пришельца из будущего, а Николай чуть кивнул, понимая, с чьей подачи сие заявление.
Генерал-адъютант продолжал:
– Как мы знаем из шумихи в иностранной прессе, Рожественский, следуя вдоль японского тихоокеанского побережья, не забывал потрошить купцов на предмет военной контрабанды, забирая в приз, а то и топя.
Идея была такова, что капитану какого-либо задержанного судна, возможно, уличённого в запрещённом грузе, либо за небольшую мзду предлагалось отправить телеграмму из ближайшего порта (совершенно невинную на взгляд, но содержащую кодовые слова) на наш конспиративный адрес в САСШ. А уж там…
– Насколько у вас всё… хм, оперативно, – быстро поняв суть, с уважением склонил голову император. А по тому, как он произнёс «оперативно», было очевидно – слово это ему откровенно нравилось. – Есть ли новости от Витгефта? Командиров кораблей? У них там проигрышного отступления или позорного бегства к нейтралам, интернирования не произошло, как в…
Романов метнул многозначительный взгляд на человека из будущего, затем украдкой на свои записи… При этом из царских уст слово «интернирование» прозвучало особо криво.
– Известно мало, – Фёдор Карлович немного задёргался, – был нелёгкий бой. Витгефт обманным манёвром убедил японцев, что возвращается в Порт-Артур, а ночью вернулся на курс к месту рандеву. Об этом сообщили командиры слабомореходных миноносок второго отряда, которые единственные вернулись на базу. Ещё и госпитальное судно «Монголия». Это также подтверждается телеграммой от князя Ливена – командира крейсера «Диана». Из Циндао.
– Из Циндао?.. – Бровь самодержца недовольно взметнулась.
– В ночном бою крейсер «Диана» получил существенные повреждения с предполагаемым ремонтом не на день-два и…
– И что Ливен? – перебил Николай. – Решил интернироваться?
Гладков увидел, как Романов взял стальное перо и что-то добавил к своему списку, снова вопрошая:
– А что ж так – вся эскадра цела, а вот князь Ливен… какого он звания? Капитан второго… Так вот, все корабли следуют согласно приказу, а «Диана» вдруг столь избита, что капитан второго ранга Ливен бежит в нейтральный порт. Как понять?
– У экипажа «Дианы» и лично Ливена была особая миссия в ночном сражении с миноносными силами противника – отвлекать врага, вызывая огонь на себя. От этого и повреждения крейсера соответствующие, – отчеканил Авелан и коротко, но вразумительно разъяснил тактическую задумку.
Выслушав, император задумчиво покачал головой:
– Пожертвовать лёгкой фигурой?.. А ведь что ни говори – образчик истинного искусства боя. Морского боя.
Гладков опять обратил внимание, что Романов взялся за перо, зачёркивая недавнюю запись.
Постучавшись, вошёл адъютант – срочно был необходим начальник штаба. Пришли новые телеграммы, требующие немедленного ответа.
Государь отпустил Авелана, обратив теперь всё внимание на Гладкова:
– Ваше предложение с «Дианой»?
– Только лишь предложение, ваше величество.
– Надеюсь, исполнение было достойное, а то знаете… – хозяин государства откинулся в кресле, с презрительным небрежением подщёлкнул пальцем лист со своими записями, – наконец, у меня дошли руки до цусимского позора.
Да и вообще, при ознакомлении с «геройствами» некоторых морских (и не только) офицеров складывается впечатление, что большинство выпускников военных заведений только и умеют по ресторациям-балам жалованье транжирить да мундиром щеголять. А как до своего истинного предназначения доходит – защищать Отечество… умирать, в конце концов, не побоюсь столь радикальной апофеозы, так ни умения воевать, ни чести не знают. Слыханное ли дело флаг Андреевский спускать, а вражеский, макак богопротивных, поднимать!
Романов постучал пальцем по терзаемому листу:
– Все эти господа более не продвинутся по служебной лестнице! Будут тянуть службу в лучшем случае на второстепенных ролях. А кого и разжаловать потребно. И пусть они не совершили ещё той трусости, что сделали там – у вас… веры им нет!
Только тут Александр Алфеевич, приглядевшись, прочитал во главе императорского списка фамилию Небогатова, начертанную размашисто, словно со злостью. А внизу вполне разобрал недавно внесённое и наскоро заштрихованное…
«Это он и Ливена хотел… Круто. Так тогда в этот перечень – вторым столбиком некомпетентности и бестолковости – тех, кто посылал эскадры на обречённую бойню. Впрочем, так ли уж обречённую, при правильном подходе к делу? Учиться военному делу надо настоящим образом, господа офицеры. Изучать матчасть и противника».
– Тот же контр-адмирал Небогатое, – между тем рек царь, – показал себя как хороший организатор, умеет проводить учебные стрельбы, образцово перегонять эскадры? Пусть ему! Но в бой его посылать я теперь бы поостерёгся. Вечно ему быть на втором плане, в тыловом обеспечении.
– Он помимо своей воли был выставлен перед неисполнимыми условиями, – понимая, что это в принципе не его дело, Гладков всё же решил занять маленькую оппозицию, – спас от бесполезной смерти многие жизни.
– По уставу ещё Петра Первого, сдача в плен корабля, не потерявшего возможности к сопротивлению, не может быть оправданной ни при каких обстоятельствах. Сдача в плен – несмываемое бесчестие и позор русскому оружию! На столетия! Они военные. Их долг был умереть, если ничего другого нельзя было сделать!
Окончательно впавший в раздражение император встал, подойдя к окну, заложив руки за спину.
Постояв так буквально минуту, успокоившись, он неожиданно заговорил более грудным и подрагивающим голосом:
– Много раз перечитывал всё то – полученное из ваших источников. Отдельное спасибо за то, что предоставили разные мнения, как оправдывающие, так и оскверняющие. Это по-честному.
Я много думал. Вывод…
Не мог я отказаться от престола. Не в той ситуации.
Пусть бы в другой раз, при иных, более благоприятных обстоятельствах, но не мог я оставить в трудную годину войны государство без руководства. Должен был понимать, что это приведёт к анархии, к
