В сумраке уши не заткнешь. Слушай, что говорят.
– Светлана, такого никто не вправе требовать…
– Да. Конечно. Я рассказала маме… и она велела забыть про это. Сказала, что с собой покончит, если я на такое решусь. Что ей… все равно умирать. А мне калечиться не стоит. Не надо было ничего говорить. Надо было отдать почку. Пусть бы потом узнала, после операции. Даже рожать с одной почкой можно… были прецеденты.
Почки. Какая глупость. Какая мелочь. Час работы для настоящего белого мага. Но нам не позволено лечить, каждое настоящее исцеление – индульгенция Темному магу на проклятие, на сглаз. И вот мать… родная мать, сама того не понимая, в секундном порыве эмоций, говоря на словах одно, запрещая дочери даже думать об операции, проклинает ее.
И вспухает чудовищный черный вихрь.
– Я теперь не знаю, что и делать, Антон. Глупости какие-то творю. Сегодня чуть не прыгнула в постель с незнакомым человеком. – Светлана все же решилась это сказать, хотя, наверное, сил потребовалось не меньше, чем на рассказ о матери.
– Света, можно что-то придумать, – начал я. – Понимаешь, главное – не опускать руки, не казниться понапрасну…
– Я же специально сказала, Антон! Я знала, что она ответит! Я хотела, чтобы мне запретили! Ей проклясть меня надо, дуру чертову!
Светлана, ты не знаешь, насколько права… Никто не знает, какие механизмы тут задействованы, что происходит в сумраке и какая разница между проклятием незнакомого человека и проклятием любимого, проклятием сына, проклятием матери. Вот только материнское проклятие – страшнее всего.
– Антон, спокойно.
Голос Ольги отрезвил меня вмиг.
– Слишком просто, Антон. Ты работал с материнскими проклятиями?
– Нет, – сказал я. Сказал вслух, отвечая сразу и Светлане, и Ольге.
– Я виновата. – Светлана покачала головой. – Спасибо, Антон, но я и впрямь виновата.
– Я работала, – донеслось из сумрака. – Антон, милый, это не так выглядит! Материнский гнев – яркая черная вспышка и большая воронка. Но рассеивается она вмиг. Почти всегда.
Может быть. Я не стал спорить. Ольга специалист по проклятиям, и она повидала всякое. Да, конечно, родному ребенку не пожелают зла… уж надолго – не пожелают. Однако бывают исключения.
– Исключения возможны, – согласилась Ольга. – Сейчас ее мать проверят полностью. Но… я не стала бы рассчитывать на быструю удачу.
– Светлана, – спросил я. – А иного выхода нет? По-другому помочь твоей матери? Кроме трансплантации?
– Нет. Я врач, я знаю. Медицина не всесильна.
– А если не медицина?
Она замешкалась:
– О чем ты, Антон?
– Неофициальная медицина, – сказал я. – Народная.
– Антон…
– Я понимаю, Светлана, трудно поверить, – торопливо начал я. – Полно шарлатанов, аферистов, психически больных людей. Но неужели все – ложь?
– Антон, покажи мне человека, который вылечил действительно тяжелую болезнь. – Светлана с иронией посмотрела на меня. – Только не рассказывай про него, а покажи? Самого человека и его пациентов, желательно – до и после лечения. Тогда поверю, во все поверю. В экстрасенсов, в хилеров, в магистров белой и черной магии…
Я непроизвольно поежился. Над девушкой висело роскошнейшее доказательство существования «черной» магии, хоть в учебники вставляй.
– Могу показать, – сказал я. И вспомнил, как однажды в офис притащили Данилу. Это была обычная стычка… не самая рядовая, но и не слишком уж тяжелая. Ему просто не повезло. Брали семью оборотней, по какому-то мелкому нарушению Договора. Оборотни могли сдаться, и все закончилось бы коротким разбирательством между Дозорами.
Оборотни предпочли сопротивляться. Наверное, за ними тянулся след… кровавый след, о котором Ночной Дозор не знал и теперь уже никогда не узнает. Данила шел первым, и его серьезно порвали. Левое легкое, сердце, глубокое ранение в печень, одну почку вырвали начисто.
Чинил Данилу шеф, помогал почти весь персонал Дозора, все, у кого в тот момент были силы. Я стоял в третьем круге, нашей задачей было не столько подпитывать энергией шефа, сколько отражать внешнее влияние. И все-таки я временами поглядывал на Данилу. Он погружался в сумрак то один, то вместе с шефом. При каждом появлении в реальности раны уменьшались. Это было не столько сложно, сколько эффектно, ведь раны были свежие и не предопределенные судьбой. Но никаких сомнений в том, что шеф способен вылечить мать Светланы, я не испытывал. Даже если ее судьба обрывается в ближайшем будущем, если она непременно умрет. Вылечить – возможно. Смерть наступит по другим причинам…
– Антон, а тебе не страшно говорить такие вещи?
Я пожал плечами. Светлана вздохнула:
– Дарить надежду – это ведь ответственность. Антон, я не верю в чудеса. Но сейчас готова поверить. Ты этого не боишься?
Я посмотрел ей в глаза.
– Нет, Светлана. Я боюсь многих вещей. Но других.
– Антон, снижение воронки на двадцать сантиметров. Антон, шеф просит передать – ты молодец.
Мне что-то не понравилось в ее тоне. Разговор через сумрак не похож на обычный, и все-таки эмоции чувствуются.
– Что случилось? – спросил я сквозь мертвую серую пелену.
– Работай, Антон.
– Что случилось?
– Мне бы такую уверенность, – сказала Светлана. Посмотрела в окно: – Ты не слышал? Шорох какой-то…
– Ветер, – предположил я. – Или прошел кто-то.
– Ольга, говори!
– Антон, с воронкой все нормально. Медленное снижение. Ты каким-то образом повышаешь ее внутреннюю сопротивляемость. По расчетам, к утру воронка снизится до условно безопасной величины. Я смогу приступить к работе.
– Тогда в чем проблемы? Ольга, они есть, я чувствую!
Она молчала.
– Ольга, мы партнеры?
Это подействовало. Я не видел сейчас белой совы, но знал, что ее глаза сверкнули, и она на миг посмотрела на окна полевого штаба. В лица шефу и наблюдателю от Темных.
– Антон, проблемы с мальчиком.
– С Егором?
– Антон, о чем ты думаешь? – спросила Светлана. Тяжело общаться одновременно и в реальном, и в сумеречном мире…
– О том, что хорошо бы уметь раздваиваться.
– Антон, у тебя гораздо более важная миссия.
– Ольга, говори.
– Я не понимаю, Антон. – Это снова Светлана.
– Знаешь, я понял, что у одного моего знакомого – неприятности. Крупные неприятности. – Я посмотрел ей в глаза.
– Вампирша. Она взяла мальчишку.
Я ничего не ощутил… Никаких эмоций, ни жалости, ни ярости, ни печали. Только внутри стало холодно и пусто.
Наверное, я этого ждал. Непонятно почему, но ждал.
– Там же Медведь и Тигренок!
– Так получилось.
– Что с ним?
Только бы не инициация! Смерть, только лишь смерть. Вечная смерть – страшнее.
– Он жив. Она взяла его в заложники.
– Что?
Такого не было. Просто никогда такого не случалось. Заложники – это человеческие игры.
– Вампирша требует переговоров. Она хочет суда… надеется выпутаться.
Мысленно я поставил вампирше пять с плюсом – за сообразительность. Шансов уйти у нее нет и не было. А вот свалить всю вину на уже уничтоженного товарища, который ее инициировал… Ничего не знаю, ведать не ведаю. Укусили. Стала такой, какой стала. Правил не знала. Договора не читала. Буду нормальной, законопослушной вампиршей…
А ведь может и получиться! Особенно если Ночной Дозор пойдет на какие-то уступки. А мы пойдем… у нас нет выхода, любая человеческая жизнь должна быть защищена.
Я даже обмяк от облегчения. Казалось бы, что мне этот пацан на самом-то деле? Выпадет на него жребий – он превратится в законную добычу вампиров и оборотней. Такова жизнь. И я пройду мимо. И даже без жребия, сколько раз Ночной Дозор не успевал, сколько людей погибли от Темных… Но странная вещь: я уже ввязался в схватку за него, я вступил в сумрак и пролил кровь. И теперь мне не все равно. Совсем не все равно…
Темп общения в сумраке куда быстрее, чем разговор в человеческом мире. И все-таки мне приходилось разрываться между Ольгой и Светланой.
– Антон, не забивай себе голову моими проблемами.
Несмотря ни на что, мне захотелось засмеяться. Ее проблемами были сейчас забиты сотни голов, а Светлана об этом думать не думала и ведать не ведала. Но стоило упомянуть о чужих проблемах, таких крошечных на фоне черной воронки инферно, как девушка моментально перенесла их на себя.
– Знаешь, есть такой закон, – начал я. – Закон парных случаев. У тебя неприятности, но я говорил не о них. У другого человека тоже – крупные проблемы. Его личные проблемы, но от этого не легче.
