– Господи, они ж совсем дети!.. – мать всплеснула руками и прикрыла ладонью рот.
– Пошли, глянем, – отец решительно шагнул к двери, только Сашке почему-то показалось, что он не столько желает помочь соседям, сколько покинуть разгромленное жилище; успокоиться; может быть, посоветоваться, как быть дальше.
Сашка побежал следом, стараясь догнать отца, а мать замыкала шествие, постоянно оглядываясь, словно ожидая удара в спину. Но ничего не произошло – неведомая сила затаилась (в то, что она исчезла совсем, верилось с большим трудом).
Самохинский двор был залит водой, а ворота, не предназначенные для громоздкой техники, просто сломаны; однако сам дом, на первый взгляд, казался невредимым – лишь разбиты окна в спальне. Но если присмотреться, то через них виднелись обугленные стены и сгоревшие куски штор. На пороге сидел Колька, закрыв лицо руками. Его плечи вздрагивали, а из горла доносился уже не плач, а, скорее, рычание.
– Коленька! – Сашкина мать бросилась к нему; присела рядом, гладя по голове, – что случилось, детка?
– Уйдите вы все!..
Женщина отдернула руку.
– Аленка!.. Сестричка!.. – заголосил Колька, убирая руки. Глаза его были красными и опухшими, а на белках ярко проступали алые русла лопнувших капилляров.
– Что с ней, милый?..
От этого слащавого голоса Колька снова закрылся ладонями и замолчал.
– Пошли отсюда! – скомандовал отец, – завтра узнаем.
Они двинулись обратно, а Сашка остался. Его никто не позвал, и он решил, что они обойдутся и без него.
– Что с ней? – Сашка присел рядом с другом.
– Угорела, – срывающимся голосом выдохнул Колька.
– Насмерть, что ли?
Колька молча кивнул и только потом снова открыл лицо.
– Но я ж не виноват! Сколько нас с тобой не было? Совсем чуть-чуть… а она спала…
– Может, и виноват, – сказал Сашка неуверенно, – помнишь, я тебе про «голос с небес» говорил? Так у нас весь дом разгромило. А мать бегала к бабке Моте, и та сказала, что кто-то нарушил покой мертвых.
– Врешь!.. – Колька уставился на него немигающим, но уже осмысленным взглядом.
– Мать так сказала.
– И что теперь? – Колькины слезы как-то сразу высохли – даже всхлипывать он стал реже.
– Почем я знаю? Мать икону притащила, но не помогла она, ни фига. Может, надо отнести череп обратно?
– Только не сейчас, – испуганно выпалил Колька, – представляешь, если мать с отцом вернутся, а меня нет? Они совсем с ума сойдут… Может, ты один отнесешь?
– Нашел дурака! Знаешь, что они с нашим домом сделали?
– Кто они ?
– Не знаю. Ну, они – и все тут. А ты хочешь, чтоб я один в лес пошел! Это ты придумал череп принести, вот, ты и относи.
– Может, дело не в черепе?.. – с надеждой спросил Колька.
– Может, – Сашка смилостивился, – это бабка Мотя про мертвых сказала, а, может, дело и не в них. Она тоже иногда такое загнет…
– Давай подождем немного. Мои вернутся, тогда и решим, что делать, – Колька, вроде, даже успокоился. Новые проблемы захватили его внимание, а Аленку ведь все равно уже не вернешь… Только какие надежды он возлагал на сестру!.. Теперь все, прощай город, прощай веселая жизнь…
* * *
Постепенно создавалось впечатление, что воздух становится гуще, вроде кто-то мыл в нем кисточку с серой акварельной краской. Под широкими кронами кусты начинали превращаться в темные бесформенные бугры, ограничивая и без того скудную зону обзора. Хотелось есть. Это был не тот острый голод, который возникает внезапно, болью сжигая желудок, но и потушить его можно простым глотком воды – этот голод высасывал силы, заставляя судорожно сглатывать пустую слюну; от него дрожали руки, и ноги подкашивались, отказываясь повиноваться.
– Надо поесть, пока еще светло, – Андрей остановился, – ты в грибах разбираешься?
Виктор отрицательно покачал головой.
– Ладно, собирай, авось, не отравимся.
Они сошли с дороги, углубившись в лес всего на несколько метров, и сразу потеряли друг друга из вида. Приходилось прислушиваться к хрусту веток и шороху травы, иногда нарушая тишину ничего не значащими возгласами. Это помогало хоть частично победить страх перед возможным одиночеством и надвигающейся ночью.
Когда они вернулись на дорогу, темнота стала почти осязаемой. Высыпали из фуражек грибы, развели костер прямо посередине старой колеи и наконец-то сели. В ушах противным не прерывающимся фоном стоял комариный писк. Днем эти мерзкие твари скрывались среди влажной прохлады деревьев, а теперь у них, видимо, тоже наступило время ужина. Можно было ежесекундно проводить по лицу, шее и каждый раз смахивать пять-шесть раздавленных комариных трупиков. Но сознание притупилось, чтоб бороться еще и с такими мелкими проблемами, а тело ныло от непривычной усталости и ужасно не хотелось шевелиться вообще.
Виктор все-таки достал из кармана носовой платок и надел его под фуражку. Теперь незащищенным осталось лишь лицо, а с него можно сдувать комаров, не прилагая усилий – просто дышать ртом, нижней губой направляя воздушный поток…
– Поспим немного? – предложил Виктор.
Андрей не ответил. Он сидел на земле, ловко орудуя перочинным ножиком и, будто сортировочный автомат, складывал в кучку одни грибы, а другие равнодушно выбрасывал в темноту. Виктору показалось, что он делает это наугад, даже не рассматривая добычу их «тихой охоты». Молодой месяц еле заметно проглядывал над верхушками сосен, и на первый взгляд казалось, что его нет вовсе – одни звезды; много-много звезд на любой вкус – голубые, розовые, белые… Было начало августа, и они периодически срывались со своих мест, расчеркивая небо огненными хвостами.
– Да брось ты их, – сказал Виктор, – смотри, как падают. Давай лучше загадаем желание.
Страх, который все это время подавлял его, внезапно притих. Может быть, дело было в этом огромном небе, не знавшем границ – оно ведь простиралось и над ними, и над потерянным лагерем, и над городом, отстоящим отсюда на сотни километров, где их обоих ждали и, наверное, любили. А, может, просто он устал бояться. Состояние опасности сделалось таким же атрибутом бытия, как дыхание – мы ж не задумываемся, когда дышим. Мы ко всему можем привыкнуть…
– А есть-то ты хочешь, звездочет? – пробурчал Андрей.
– Уже нет. И перестань строить из себя заботливого папу при малолетней дочке!..
Андрей промолчал, нанизывая грибы на неизвестно откуда взявшийся кусок проволоки. Казалось, ничто не могло сбить его с мыслительного круга, который он сам себе обозначил.
– Андрюх, – Виктор повернулся к нему лицом, – а, знаешь, что мне Ленка пишет?
– Не знаю.
– Что любит меня. В конце сентября мы поженимся. Она даже кольца уже купила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
