Вадим с недоумением посмотрел на судью: «Неужели так ничего и не поняла?! Значит, зря раскрылся? Рано?»
Но отступать было поздно.
— А сегодня, Нина Петровна, Сергей забыл в камере тетрадь со всеми вопросами к эксперту, которые я ему приготовил. Вы не захотели отложить процесс. Пришлось начать работать мне. Ну и я, извините, прокололся. Все-таки не профессиональный артист. Так, любитель. Ну а вы человек наблюдательный. Меня спровоцировали и поймали. Признаю — классно!
— А зачем вы все это делали? — Судья говорила теперь без тени злобы. Ей стало интересно. Просто интересно.
— Все элементарно, Нина Петровна. Повторюсь — любой нормальный судья, а вы — нормальный, ваша репутация не оставляла у меня в этом ни тени сомнения, так вот, любой нормальный судья всегда невольно занимает в процессе сторону слабой стороны, извините за каламбур. При всей моей легендарной скромности, а я знаю, что справки вы обо мне наводили, при всей моей скромности, если бы допросы вел я, а не Сергей, вы невольно встали бы на сторону обвинения.
Значит, мне пришлось бы в конце процесса вас переубеждать, стать вашим, а не прокурора, оппонентом. Сейчас же вы сами все увидели, и мне вас переубеждать не придется. Я только — и то не уверен, понадобится ли — в прениях сторон помогу систематизировать все то, что вы, не я, а вы, выяснили у свидетелей и экспертов.
Так в чем моя вина? В том, что я дал вам возможность объективно разобраться в деле? В том, что не мешал увидеть, что Сергей нормальный мужик, который пошел на авантюру и влип?
— А двадцать три тысячи? Хищение двадцати трех тысяч — это, по-вашему, тоже просто авантюра? — с иронией спросила судья.
— А нет хищения! Нет двадцати трех тысяч! — чуть ли не передразнивая Косыгину, выпалил Вадим.
— То есть как это? Все эксперты подтвердили, да и по документам…
— Нина Петровна, — обнаглев совсем, перебил ее Вадим, — перестаньте провоцировать. Я два раза на грабли в течение одного дня не наступаю. Неужели вы думаете, что я поверю, будто вы сами не заметили?
Косыгина тупо уставилась на Осипова. Ей и в голову не приходило, о чем он говорит. Не замечая, а вернее, делая вид, что не замечает реакции судьи, Вадим продолжал:
— В деле нет ни одной подлинной товаротранспортной накладной. Только копии, Эксперт сегодня подтвердил, что заключение давал по тем документам, что в материалах дела. Только по копиям. То есть по филькиным грамотам. Вы лучше меня знаете, что если в хозяйственном деле нет «первички», оригиналов первичных документов на товары, то и дела нет! Осудить по копиям товаротранспортных накладных — это еще смешнее, чем осудить за убийство, когда нет трупа! И вы, разумеется, это заметили раньше, чем я.
Вадим выдохнул и замолчал. Все! Дело сделано! Теперь либо она его убьет, либо он выиграл процесс.
Косыгина впала в ступор. В ее мозгу происходили неуправляемые, разнонаправленные движения обрывков мыслей. «Осипов — наглец и самоуверенный нахал. Он — абсолютно прав. Передопрашивать свидетелей бессмысленно. Оригиналов документов нет. Только копии. Это — пустые бумажки. Осипов разговаривает со мной, как с сопливой девчонкой. Еще издевается, мол, сами наверняка заметили. Прокурорша — дура. Ходит в рваных колготках. А эксперт, старый идиот, куда смотрел, когда экспертизу делал? Мирский тоже, получается, меня обманывал. Все мужики — сволочи. Никому нельзя верить! А Лева, хорош гусь, — не мог узнать, с кем мне предстоит иметь дело. Но по талонам действительно разовый эпизод. Можно признать виновным частично. Но этот нахал! А как играл! А все-таки я его раскусила. Нет, нас, женщин, не обманешь, мы вас, стервецов, чутьем берем. Все равно мы всегда сверху!»
Косыгина улыбнулась своей последней мысли и, обращаясь к Осипову сказала:
— Хорошо. Идите, товарищ адвокат. Но больше так не поступайте.
Вадим не стал уточнять, чего больше он не должен «так» делать, и вышел в зал.
Нина Петровна Косыгина, опытнейший судья Московского городского суда, судья, которую боялись и уважали лучшие адвокаты Москвы, сидела в кабинете, положив перед собой раскрытую пудреницу, и смотрела в зеркальце. Она улыбалась. Так ее еще не обводили вокруг пальца.
Нина Петровна любила умных людей. Она любила у них учиться. И ничего, что Осипов такой молодой. Ей было приятно, что ее переиграли! По всем правилам. Честно. Воспользовавшись ее самомнением, ее самоуверенностью. Так и надо! «Учись, Нинка!» — подмигнула Косыгина своему отражению и представила, как вечером она расскажет все Леве. «Два старых ишака, которых переиграл молодой мальчишка!»
В эту минуту мысли Нины Петровны скакнули в сторону, и она подумала о сыне, первокурснике юрфака: «Вот бы он бы так…»
Прошла еще неделя. И еще одна, Косыгина сделала запрос в Следственное управление прокуратуры и в торг «Гастроном» — сохранились ли оригиналы товаротранспортных накладных за период работы Мирского. Понимала, что маловероятно, но порядок есть порядок Получила отрицательные ответы. Из торга — с приложением акта на уничтожение за истечением срока хранения.
Нина Петровна не скрывала от себя, что обрадовалась. Сохранись эти документы, и пришлось бы отправлять дело на доследование. Сам факт вины Мирского в хищении двадцати трех тысяч сомнений у Косыгиной не вызывал. А потом все сначала.
Нет уж, хватит! И без того процесс превратился в ее сплошной позор. Это других участников дела можно было ввести в заблуждение по поводу ее внимательности, но себя-то не обманешь! Она-то знала, что она, старая опытная волчица, прозевала, что в деле нет оригиналов…
Все формальности, сопутствующие окончанию процесса, оглашение материалов дела, приобщение документов, представленных сторонами, были соблюдены.
Косыгина обратилась к сторонам с вопросом:
— Сколько вам нужно времени для подготовки к прениям сторон?
Прокурорша, не желавшая простить Косыгиной унизительного замечания по поводу рваных колготок, замечания несправедливого, поскольку на ее зарплату покупать колготки у спекулянток нереально, а в магазинах их не достать, решила отомстить судье и радостно отрапортовала, что готова выступать хоть завтра.
Осипов попросил четыре дня.
Косыгина назначила прения через два дня на третий.
В день выступления прокурора и адвоката по делу Мирского в соседнем зале огласили приговор по взяточному делу. Судили троих приемщиков техцентра на Варшавском шоссе. Двое получили по три взятки, 10 рублей каждая, а один — пять взяток, также по 10 рублей, — за прием автомобилей в ремонт вне общей очереди. Дали — двум первым по восемь лет, а третьему — двенадцать.
Разумеется, такой приговор, по тем временам вполне обычный, настроения ни Мирскому, ни Осипову не поднял. Ясно, что если за взятку в 50 рублей от граждан дают 12 лет, то 100 тысяч, похищенных у государства… Но об этом лучше не думать, и Осипов всячески старался переключиться.
Речь прокурора являла собой пересказ обвинительного заключения следователя. Как будто и не было более чем двухмесячного процесса. Все доказано, преступник изобличен. Война расхитителям социалистической собственности! Лозунги, перемежавшиеся канцелярскими оборотами, вот, собственно, и вся речь. Правда, в один момент выступления государственного обвинителя произошло событие, которое никто в зале, кроме двоих, не заметил.
Прокурорша сказала:
— Факт, установленный в ходе судебного следствия, что Мирский собирался после реализации по спекулятивной цене поддельных талонов предупреждений к водительским удостоверениям возвратить изъятые им мошенническим путем государственные денежные средства в кассу магазина «Универсам», никак не влияет ни на преступный характер его действий, ни на их общественную опасность.
Тут Косыгина бросила взгляд на Осипова. Вадим сидел и широко улыбался, глядя на Косыгину. «Заметил», — подумала судья. «Поняла», — подумал Осипов. Ему хотелось сейчас, немедленно вскочить с ответной речью… Было видно, как Вадим заерзал на стуле. «Мальчишка все-таки!» — умилилась Нина Петровна. И в который раз вспомнила о сыне.
Запросила прокурорша для Мирского пятнадцать лет.
Защитительная речь Осипова была на удивление короткой. Больше всего Косыгиной понравилось то, что он говорил не для родственников Мирского, сидевших в зале («Даже жена, наконец, соблаговолила прийти»), не пытался произвести на них хорошее впечатление, отрабатывая гонорар, а говорил исключительно для нее. Без ставших за многие годы судейства привычных адвокатских штампов, без патетики и рвания страстей в клочья, не заискивая, а достойно и сугубо «по делу».
Начал, разумеется, Вадим с того, что напомнил о явке Мирского с повинной. Обратил внимание на редкий факт, когда хозяйственное дело возникло не благодаря усилиям обэхаэсэсников, а по инициативе самого подсудимого. Потом адвокат, не вдаваясь в лишние детали, сказал, что ни с его точки зрения, ни с позиций правоприменительной практики обвинение и хищении двадцати трех тысяч рублей не может считаться доказанным, так как в деле отсутствуют оригиналы документов.
