«Да, это по‑любому не Краснодар, где трамвайчики ходят, электричество есть, а люди без оружия могут по улицам ходить», — подумал я в тот момент и оказался полностью прав. Здесь всё было не просто плохо, а очень плохо. Те солдаты, которые нас встречали, были четвёртой частью всего войска Демократического Фронта, и всё, что они контролировали, — это здание горадминистрации на площади Революции и несколько прилегающих улиц, на которых проживало порядка трёх тысяч человек, в основном никому не нужные старики, женщины и дети. Остальной город был сам по себе, и только несколько районов славного Ростова‑папы, брошенного своим правительством, ещё как‑то держались и не скатывались в средневековье.
Торжественная встреча прошла быстро и скомканно, ни тебе фанфар, ни зрителей, ни дамочек с цветами — короткий разговор между начальниками, и на этом всё. Наша бронеколонна проскочила немного вверх по проспекту, и справа нам открылось некогда величественное здание местного Белого дома, который взирал на город множеством разбитых или заложенных кирпичом окон. На площади Революции, в самом центре её, возвышался каменный памятник героям прошлого века: два воина с оружием в руках и всадник на коне. Мощно, монументально, и видно, что памятник не так давно ремонтировали, что редкость в наше время.
Ерёменко, Михайлов и два представителя Верховного Главнокомандующего, читай президента, приехавшие с нами, направились в здание горадминистрации, видимо на переговоры, а мы заняли оборону и настороженно оглядывали окрестные дома. Ко мне подошёл один из местных ополченцев, средних лет мужчина с суровым, озабоченным лицом работяги и жилистыми, мозолистыми руками.
— Закурить не найдётся? — спросил он.
— Глаз, — окликнул я нашего пулемётчика, копошившегося за бронёй «Урала».
— Да? — Его курчавая голова показалась над бортом.
— Там моя РД лежит, в кармане боковом пачка сигарет, дай сюда.
Боец перекинул мне пачку наших дешёвых краснодарских сигарет «Конфедерат», и я отдал её местному солдату.
— Дарю.
— А сам?
— Не курю, дядя, рано мне ещё, а сигареты по случаю достались.
— Благодарю. — Он распечатал пачку, вынул сигаретку без фильтра и, прикурив от самодельной бензиновой зажигалки, с наслаждением затянулся. В глазах его появился блеск, и он выдохнул: — Табак, настоящий, не химия какая. Пол года ничего подобного не пробовал. Где выращиваете?
— Без понятия, слышал, что есть плантации, но где, никогда не интересовался.
— Боже, неужели всё наладится?
— Думаю, что да, а иначе зачем все эти затраты на проведение войсковой операции.
— К‑хе, хорошо бы, а то у нас здесь последний парад наступает. Зиму кое‑как прожили, хоть и голодно было, а вот ещё бы месяц‑другой — и хана.
— Слушай, давай познакомимся что ли, — я протянул ему руку. — Меня Саня зовут. Мечников.
Крепкое ответное рукопожатие:
— Владимир Иванович Коломойцев, хотя можно и просто по имени.
— Хорошо. Владимир Иванович, а чего голодаете, ведь река рядом с городом, неужели рыба перевелась?
— А‑а, — махнул он рукой, — какая там рыба, в верховьях, может быть, что‑то и есть, а здесь всё настолько химией отравлено, что ещё лет десять ничего из неё, кроме какой чудо‑зверюшки, не вытянешь. В Эпоху Хаоса ещё всё потравили, бочки с непонятной химией на дне лежат и постоянно протекают.
— А что фермеры окрестные?
— Нет никого, разбежались.
— Ну а вы‑то что не уехали?
— Куда? Нас нигде не ждут, а здесь наш дом, хоть какой, а родной. Когда царь Иван в Шахты отступил, покрутились, и вот, — он кивнул на здание горадминистрации, — коменданта ростовского главой города выбрали и объявили о создании Демократического Фронта.
— Почему Демократического?
— Чёрт его знает, Михайлову понравилось, солидно звучит, как в старые времена, а нам всё равно. Ваших на помощь позвали, и с тех пор здесь сидим, Восемь Яиц от мародёров обороняем, хотя у нас‑то и взять особо нечего.
— Не понял, что за восемь яиц? План‑схему города смотрел, и там ничего подобного не было. Даже улицу Мечникова нашёл, а восемь яиц не помню.
— На памятник посмотри, — ухмыльнулся ополченец.
Ну, взглянул я на памятник, всё в порядке, камень, статуи, внизу табличка какая‑то.
— Вроде бы нормально всё, в чём подвох?
— Ладно, — объяснил ростовчанин, — это местный прикол, три бойца и жеребец, у каждого по два яйца, всего восемь.
— Да, смешно, — улыбнулся я.
Мы ещё некоторое время поговорили о том о сём, и из здания горадминистрации вышел Ерёменко.
— По машинам! — скомандовал он.
Бойцы загрузились, и наша рота помчала по городу. Мы отправились присоединять к нашей Конфедерации нейтральные районы, а охрану наших представителей и местного правительства оставили мотострелкам. В течение дня наши машины побывали во всех независимых частях города Ростова, и везде всё происходило одинаково. Первой к воротам, ведущим в какой‑либо район, огородившийся от мира взорванными домами и бетонными заборами, подъезжала машина с огромным новеньким флагом Конфедерации на кабине, следом остальные наши «Уралы». Появлялся местный хозяин, не важно как он назывался, старейшина, вождь, председатель или смотрящий, с ним Ерёменко вёл переговоры, которые всегда проходили удачно. Хм, а попробуй не согласись с нашим комбатом, когда позади него сотня бойцов, к бою готовых, да радисты сидят на волне и могут вызвать подмогу. Таких дураков среди уцелевших горожан не находилось.
В общем, за несколько часов мы посетили Западный, Каменку, Северный, Темерник, Нахичевань, Чкалова, Сельмаш и Первомайский, более нигде по всему городу крупных скоплений людей не было. Везде нас приветствовали как освободителей и друзей, а узнав, что город отходит к Конфедерации и на подходе автоколонны с продовольствием, подписывали писульку о вхождении в Демократический Фронт. Уже ночью эта официальная бумага была доставлена в городскую администрацию, представители президента радировали в Краснодар об успехе, и в 23.00 город Ростов стал неотъемлемой частью Кубанской Конфедерации.
Через неделю появилась первая автоколонна с продуктами, полсотни машин самых разных видов, везущие консервы, крупы, жиры, масло, картошку, соль, сахар и табак. За это время лидеры городских районов успели собраться в Белом доме, подтвердить полномочия полковника Михайлова и провести некоторый ремонт Ворошиловского моста. Они понимали, что время безвластия прошло и они должны были доказать, что достойны принятия их города в Конфедерацию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
