class="p1">Лука какое-то время молчал. Он просто лежал и смотрел на нее, в его глазах плясали раздражающие огоньки, и Минти сжала кулаки, чтобы сдержать внезапное сильное желание швырнуть в него ролл, разрушить его самодовольную неподвижность. Закат был уже близок, свет постепенно угасал, море темнело и становилось темно-синим. Они были недалеко, огни Сорренто ясно виднелись на расстоянии. Вскоре они должны будут вернуть лодку на берег, взобраться обратно в винтажный автомобиль с откидным верхом и вернуться в отель, чтобы провести там последнюю ночь каникул. Завтра они вернутся в свой привычный мир.
Как они смогут работать вместе, жить вместе после всего, что было? Она отогнала эту мысль. Завтра будет достаточно времени, чтобы думать о завтра, сказала она себе. Наслаждайся моментом.
Возможно, это последний момент.
— У меня может быть что-то еще, — признался Лука. — Но я подумал, что ты захочешь насладиться этим вместе с бокалом Prosecco. А для этого нам нужно пришвартоваться. Алкоголь и плавание несовместимы.
Минти улыбнулась:
— Здесь так мирно.
— Поэтому мы пришвартуемся в маленькой бухте южнее Сорренто. Там больше никого не будет. Я думал, мы сможем провести здесь ночь. — Его глаза сверкнули золотом. — Проверь кровать. Завтра утром мы доплывем до Сорренто, вернемся в отель и уедем.
— Отлично, — сказала Минти, проигнорировав то, как сжалось у нее в груди при мысли о возвращении. — Я только… — Она указала на остатки еды. Ей нужно было побыть одной.
Она не знала, почему мысль о возвращении вызвала у нее такую реакцию. В конце концов, все путешествия — плавания — заканчиваются.
Она не знала, где место ее назначения. Или, что еще хуже, не знала, где она хочет оказаться.
Благополучно пришвартовавшись в маленькой бухте, огороженные от скал, которые занимали большую часть восхитительного побережья, скрытые от ночного морского движения, они сели на палубе и смотрели на звезды, ясно сияющие над их головой. Оба были потеряны в своем собственном мире.
Бокал охлажденного Prosecco, свежая малина и три пудинга были выставлены на стол. Минти сделала глоток вина, наслаждаясь его терпкостью, и посмотрела на три пудинга. Прекрасно: лимонный тарт, панна-котта и роскошный тирамису. Какой выбрать? Кусочек или два каждого будут очень кстати.
Пудинг подобен жизни — чем больше разнообразия, тем лучше.
Лука печатал на ноутбуке, делая паузы и отправляя в рот полную ложку тарта. Он почти не работал с тех пор, как они приехали в Сорренто, и даже отключал телефон или ставил его на беззвучный режим — по крайней мере, так было несколько дней. Приближающийся конец их путешествия явно влиял и на него, он медленно возвращался к реальности. Должно быть, он почувствовал взгляд Минти на себе и посмотрел на нее с улыбкой.
— Извини, но мне надо написать Марку пару указаний перед его отъездом. А потом я весь твой, обещаю.
— Лучше, чтобы так и было. — Но она не была расстроена или обижена. Она была счастлива просто сидеть, откинувшись назад, вдыхать запах моря и смотреть на звезды. Ее собственный телефон зажужжал, и, подняв его, она пролистала сообщения. Отец. Она не хотела открывать его, не хотела, чтобы тень его неодобрения испортила очарование этой последней ночи, но ей также не хотелось весь вечер переживать о том, что он написал.
— Что случилось?
Беспокойство в голосе Луки окутало ее, словно тяжелая бархатная накидка. Ей это было приятно. Пока она не вспомнила, что к этому не стоит слишком привыкать.
— Дорогой папочка, — сказала она как можно более непринужденно.
— Что он хочет?
— Вероятно, хочет отчитать меня за что-нибудь. Или отправил мне фото наследников или девочки, которые достигли чего-нибудь необычайного, например, заняли первое место в соревновании по рисованию пальцами.
— Ты не очень близка со своими братьями и сестрой?
— Они достаточно юны и могут быть моими племянниками, — уточнила Минти. — К тому же официально считается, что я плохо на них влияю, так что мачеха предпочитает, чтобы я держалась от них как можно дальше. Странно, когда я была ребенком, я мечтала о братьях и сестрах. Сейчас у меня их трое, а я ничего о них не знаю. Разумеется, помимо их таланта рисовать пальцами.
Она уныло уставилась на телефон. К черту отца. Он отрезал Минти от ее наследия и семьи. Какое у него было право врываться в ее вечер? Он ясно дал понять, что ей нет места в его жизни, так что от ее жизни он тоже может держаться подальше.
Лука внимательно смотрел на нее, его взгляд прожигал все ее тщательно возведенные барьеры.
— У твоей матери были еще дети?
— Чтобы испортить фигуру? — На этот раз ее голос прозвучал естественно легко. Минти почувствовала, как горечь и обида, которые в течение двадцати лет были глубоко похоронены, выходят наружу. — Дети ужасно старят, Лука, дорогой. Она перестала приглашать меня в гости с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Сложно не ощущать свой возраст, когда рядом подрастает одиннадцатилетняя дочь.
— Мне жаль. — Он не пытался растрогать или утешить ее, а она ощущала облегчение от того, что просто может говорить.
Минти смахнула слезы злости, которые она сначала даже не почувствовала.
— Если бы не Роза и Джио, у меня бы никогда не было семьи. После развода мои родители решили, что со мной они тоже больше не связаны. Только что я была избалованным дитятей одной из самых гламурных пар Лондона, и вот я уже сижу в кабинете директрисы, которая звонит по телефону в поисках кого-нибудь, кто сможет забрать меня на Рождество.
Иногда, во время ночных кошмаров, она снова возвращалась туда — в пустой гулкий зал, пахнущий полировкой, качала ногами, сидя на высоком стуле с прямой спинкой, смотрела на двери в ожидании кого-то, кто ворвется и объяснит причину опоздания.
Заверит ее, что о ней никто не забыл.
Только никто не приходил.
— Мне было семь. — Она сказала это тихо и не была уверена, услышал ли ее Лука.
Лука покачал головой, глаза его были полны сочувствия.
— Мне жаль, что раньше я не знал этого, я бы мог помочь. Конечно, я знал, что ты не была близка с родителями, но, когда ты впервые приехала, я был убит собственным горем и не понимал, почему ты проводишь каникулы с нами. Я был возмущен и не понимал тебя должным образом.
— Это не так, — запротестовала Минти, поворачиваясь к нему, любуясь резкими чертами его лица, которые темнели на фоне моря и луны, низко висящей на небе. — Я была настоящим сорванцом. Я знаю это. Я и должна была им
