- Как зовут? - спросила женщина, правя скальпель на самом мелкозернистом камне, смочив поверхность водой.
Она ждала снова чего-нибудь с «г» и «валями», а то и молчания, но горец хмуро ответил:
- Марьядек из Керазетов
- Ищешь удачи на равнинах? - Елена, в общем, не ждала ответ, скорее занимала время, пока готовилась. Она смыла мокрую каменную пыль с маленького клинка и полила рану тонкой струйкой из кувшина с теплой водой, вымывая сгустки крови.
- Я думала, все ваши в наемных отрядах служат, за доброе серебро. Сними ботинок, а то сейчас в него кровь натечет.
- Надоели горы, - с неожиданной прямотой заявил Марьядек. - Надоели бараны и дедовские алебарды. Надоели рода, тухумы и старейшины. Надоело, что еще имени своего не выучил, а жену тебе давно подобрали и уже выкуп ее семье должен. Надоело, что служить можно лишь в полку, а жалованья четверть доли получаешь, остальное тухуму засылают. Надоело, что где голова брата и свата лежит, там и твоя лечь должна, хотя на дне ты их видал, козлодеров. Так что я решил - хватит. Моя судьба в моих руках.
Елена сначала не поняла про дно, затем вспомнила, что у горцев не приняты обычные похороны или сожжение покойников. Мертвеца по возможности обезглавливали, череп вываривали до голой кости, чтобы положить в родовой склеп, а тело бросали в реку - пусть уносит как можно дальше быстрым течением. Втихую поговаривали, что из котла с вареной головой должны были отпить по кружке все участники процесса.
- Ладно, приступим, чего воду толочь, - решилась Елена.
Марьядек витиевато, энергично выругался и стиснул зубы, готовясь к боли.
- Мне что делать? - спросила Гамилла.
- Перетяни вот здесь шнуром и тут держи, - указала медичка и сделала первый надрез, чтобы немного расширить рану и увереннее вставить рогульку.
Марьядек богохульно посулил найти мерзавца, который насторожил самострел, и вставить наконечник ему в зад, однако держался горец хорошо, ногой не дергал. Пантин смывал кровь, бегущую алыми струйками по волосатой ноге, арбалетчица довольно ловко помогала и, надо думать, мотала на ус практику. Пахло костром и подгоревшей кашей на завтрак, а также вкусным курино-рыбным бульоном от томящейся в печи юрмы. Крестьяне продолжали возиться с капустой, теперь среди них прибавилось женщин. Всего на заквашивании работало десяток пейзан или около того. Фрельсова дочь обносила их разбавленным пивом и попутно кормила поджарых куриц, что шатались где угодно и клевали все подряд. Птицы были спортивны, подтянуты и раза в два мельче земных. Гостей угощали завтраком на столе, который вытащили из дома во двор, чтобы не дышать гарью внутри. Раньян выспрашивал дорогу, фрельс чертил условную карту угольком прямо на столешнице.
Операция много времени не отняла, приспособление себя оправдало, хотя в принципе аккуратная работа скальпелем привела бы к тому же результату.
- На память, - Елена вручила белому, как мел горцу черный раздвоенный наконечник. - Говорят, талисман можно сделать на удачу.
- П-п-продам, - пообещал Марьядек. - И деньги пропью. За то, чтобы сдохла паскуда.
- Тогда давай сюда, - Гамилла без стеснения забрала железку из слабых пальцев раненого. - В счет оплаты пойдет. Сами продадим.
Елена хотела едко пошутить насчет самоназначенного казначея, но была слишком занята постоперационной обработкой.
- Так… - вслух задумалась она. - Тебе здесь отлежаться дадут?
- Дадут. Рады не будут, но хозяин старый устав чтит, хворого за околицу не выбросит.
- Тогда сейчас шить не буду, не дай Параклет нагноение под швом начнется. Без меня или другого хорошего лекаря рану не вычистить, так что ногу можно будет пилить сразу.
Пациент шумно сглотнул и дерганым движением вытер со лба обильный пот.
- Продез…промоем сейчас от яда, перевяжу начисто. Повязку будешь менять раз в день, только прокипяченную и только вымытыми руками. С мылом. Я покажу как. Понял?
Марьядек закивал.
- Если через три дня гноя не будет, можно еще раз промыть и тогда уж зашить. И чтобы снова все прокипятить перед шитьем. Если будет, рану раскрыть, чтобы все вытекало свободно, дважды в день промывать соленым раствором. Пару недель потечет и пройдет. Отделаешься шрамом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- А если не пройдет?
- Тогда можешь искать пилу.
Елена взяла плошку с крепким солевым раствором, который намеревалась использовать вместо спирта для финальной дезинфекции.
- Будет больно.
- Вот это новость так новость, - выдавил сквозь зубы Марьядек, зажмуриваясь.
Закончив, Елена тщательно отмыла инструмент и руки.
- Пять грошей.
- Б-будет, - пробормотал измученный горец. - Отлежусь чуть-чуть и отпорю.
- Чего?
- В кошеле с-с-столько нет. М-м-много. Заначка в поясе за-а-ашита.
- Ясно.
Елена оставила пациента полежать и занялась укладкой медицинского набора. Гамилла куда-то делась, наверное, отправилась проверять как там Гаваль, которого арбалетчица охраняла по договору еще то ли день, то ли два.
- Глотни, - Пантин дал медичке флягу из настоящего серебра, грубоватой работы, но вместительную. Елена машинально глотнула, внутри оказался не алкоголь, как следовало бы ожидать, но сладкий отвар с привкусом лакрицы и шиповника.
- Спасибо, - поблагодарила женщина, возвращая флягу.
- Всегда пожалуйста, - ответил Пантин, завинчивая крышку в виде шутовского колпачка.
- Устала, - пожаловалась Елена, вытягивая руки, внимательно глядя на пальцы с обстриженными едва ли не под корень ногтями. - Хочу маникюр, увлажняющий крем, пилинг-скраб и масло для кутикул. А еще нормальные прокладки вместо мудацких трусов. Готова убить за прокладки. Но их нет, и не будет.
- Должно быть непросто.
- Я привыкла.
Сказав это, Елена с ужасающей отчетливостью поняла, что так и есть - она привыкла. Блага родного мира казались слишком далекими, несбыточными, как сказка об удивительных странах, которых нет ни на одной карте и где никогда не доведется побывать…
- Это было напрасно, - Пантин укоризненно покачал головой.
- Что? - женщина посмотрела на него, хмурясь, будто не могла вспомнить что-то важное.
- Злые слова, сказанные юному Артиго. Они были напрасны.
- Может быть, - Елена странно качнула головой, потерла висок, стараясь припомнить, когда же она называла собеседнику имя принца. - Может… Он…
- Ты была несправедлива.
- Неужели? - саркастически поинтересовалась женщина, в ее тоне отчетливо читалось «а твое какое дело?»
- Да, - Пантин вообще не обратил внимания на сарказм и говорил с прежней мудрой печалью. - Ты устала. Устала бежать. Устала бояться. Устала переживать свое несовершенство. Избавиться от усталости, хотя бы облегчить ее - разумное и понятное желание. Но делить их с другим человеком, сваливать на него без согласия половину своей ноши… Заставлять его страдать вместе с тобой… В этом не было ни мудрости, ни достоинства.
- Он мелкий и противный уродец, - прямо сказала Елена то, что до сих пор лишь думала. - Дворянчик, не способный на благодарность.
Она помолчала и резко вымолвила с решительностью, которой сама испугалась мгновение спустя:
- Он мне не нужен. Я бы их оставила, но Раньян обещал…
Она снова осеклась. Что-то здесь было не так… назойливая мысль билась под крышкой черепа как слабый, едва заметно жужжащий комарик, что и не жалит, и заснуть не дает.
- Возможно. Но разве его в том вина? Мальчика с младых ногтей растили в знании, что есть высшие люди, настоящие люди, только и достойные так называться. А также все остальные. Он не умеет общаться с теми, кого привык считать ниже себя. Он даже не понимает, что с вами можно говорить как с равными. Пока не понимает. В душе он все еще маленький аристократ, ровня королям, который окружен слугами и ждет, что скоро его мучения закончатся.
- Что ж, его ждет неприятный сюрприз, - фыркнула Елена и спросила напрямик. - А это моя забота? - а затем сама же ответила. - Да нисколько. Он жив лишь потому, что его оте…
