Отвернувшись от окна, Рейчел поглядела на анатома.
— Мне кажется, американцы совершенно справедливо требуют независимости. Вы так не считаете, господин Краудер? Почему им нельзя править самим? По-моему, невероятно досадно, что мой брат Джеймс вынужден участвовать в такой войне.
Лицо старшей сестры приобрело раздраженное выражение, она выпрямилась.
— Мой муж выполняет свой долг, Рейчел.
Вытянув руку, девушка погладила сестру по колену, словно мать, ободряющая свое дитя.
— Разумеется, Харри. Я очень горжусь им, а он делает большие успехи в сборе призовых денег за корабли, что он захватывает. Однако мне не нравятся сами приказы.
Обе женщины излучали спокойную уверенность, казавшуюся Краудеру забавной. Пусть это по-разному выражалось, заметил про себя анатом, однако они обладают одной общей чертой — сильной волей. Анатому стало интересно, каким был их отец.
— А вы защитница свободы, мисс Тренч.
Рейчел наградила Краудера улыбкой.
— Да. Однако, Харри, если ты хочешь рассказать еще какие-нибудь неприятности о семействе Торнли, сделай это сейчас, ибо мы уже въехали в парк.
Начало строительству замка двести лет назад положил второй граф Торнли, однако последующие поколения во всю мочь улучшали здание, которое в итоге стало изысканным и внушительным. Его широкий белокаменный фасад изобиловал высокими симметричными окнами, в которых отражалась открытая зеленая территория раскинувшегося вокруг парка. Западное и восточное крылья, по высоте равные фасаду, выгибались назад, создавая ощущение внутреннего простора. Дом строился, для того чтобы поражать, а не для того чтобы создавать впечатление уюта, именно так он и действовал. От просторных лужаек до декоративных прудиков, обрамлявших въезд, от колоссальных ворот, способных без труда заглотить любой экипаж, до бесчисленных дымоходов, по количеству годящихся скорее для города, чем для одного-единственного семейства, от резного герба над дверью до замысловатых каменных завитушек под каждым окном, — всем этим дом объявлял о богатстве и власти так уверенно, что становилось ясно: ему и дела нет до такой мелочи, как человек, переступающий порог.
Они еще из экипажа со слугой послали поклон леди Торнли, и приглашение войти последовало на удивление быстро. Войдя в аванзал, сестры и сопровождавшая гостей служанка словно бы непроизвольно замедлили шаг, чтобы Краудер смог проникнуться величием помещения. Перед ними возвышалась главная лестница. Она выгибала спину над их головами и достигала парадных комнат первого этажа. По обе стороны от нее висели огромные масляные полотна. Картины изображали библейские сцены битв и жертвоприношений, до смешного идеальных героев, убивающих мистических животных, а также видных членов семейства, запечатленных во весь рост и окруженных символами богатства, цивилизации и власти.
С основания лестницы Краудер мог поглядеть вверх, на свод крыши, — расположенный там выпуклый световой люк пропускал достаточно света, чтобы можно было полюбоваться замечательными фресками, украшавшими потолок. Рай, ад и семейство Торнли сгрудились вокруг Младенца Христа, который сидел на руках у Богородицы и с этого места, расположенного в самом сердце замка Торнли, выносил приговор всему живому. Без сомнения, владельцы дома полагали, что для Суда Он выберет именно это место.
Заметив, на чем сосредоточилось внимание Краудера, Харриет пробормотала:
— Потолок расписали вскоре после того, как нынешний граф унаследовал имение от своего отца. Вон там, рядом с архангелом Михаилом, изображен нынешний лорд Торнли.
Краудер поглядел туда, куда указывала госпожа Уэстерман. Красивый человек с продолговатым лицом, одетый в мех горностая, не обращал внимания ни на ангела, ни на его пылающий меч. Молитвенно протягивая руки к Младенцу Христу, лорд Торнли глядел назад, на муки проклятых, и делал это если не с удовольствием, то по крайней мере с удовлетворением. Изображение произвело на Краудера неприятное впечатление.
Тем временем служанка, видимо, сочла, что они слишком долго задержались на лестнице.
— Сюда, мадам.
Пока гости поднимались вверх вслед за прислугой, Краудер от нечего делать начал считать ливрейных лакеев, стоявших по стойке смирно возле наиболее ценных произведений искусства, мимо которых лежал путь, но, досчитав до пяти, заскучал совсем и, ускорив шаг, принялся догонять дам.
Салон, куда их проводила служанка, оказался таким невыносимым для глаз, что Краудер опасался серьезно повредить зрение. Комната была исключительно и всепоглощающе золотой. Обои представляли собой золотые fleur de lys,[17] тисненые на бархате более светлого тона, занавеси отделаны и перевязаны тяжелой золотой парчой, а спинку каждого кресла (разумеется, золотую) в избытке украшали резные херувимы, облака и рога изобилия; висевшие на стенах портреты были вставлены в тяжелые золотые рамы; полку над пустым камином заставили золотыми безделушками, посреди которых громоздились часы (примерно двух футов высотой) — они являли собой компанию из золотых пастухов и пастушек, устроившихся на золотых холмах и каждую четверть часа бивших золотыми молоточками по золотым колокольчикам.
Дама, ожидавшая их посреди всего этого великолепия, казалась одинокой лилией на инкрустированном драгоценными камнями алтаре. Она была примерно одного возраста с Харриет, но немного превосходила ее ростом. Когда гости вошли, дама стояла между занавесками, склонившись к одному из длинных окон, что смотрели на парадный вход. Когда служанка объявила об их приходе, дама обернулась и некоторое время молча оглядывала визитеров. А она действительно красива, подумал про себя Краудер.
У леди Торнли были темные волосы, большие глаза и пухлые губы, а силуэт ее тела, подчеркнутый тесно зашнурованным платьем, выдавал достойные поклонения формы. Любой художник мечтал бы рисовать Магдалину именно с такой натурщицы. Исходившая от нее чувственность заглушала даже невыносимое золото.
Краудер ощутил, как у него слегка пересохло во рту, и подумал: неужели леди Торнли всегда приветствует гостей стоя и начинает любой прием гостей с минуты тишины, позволяя прибывшим восхититься и привыкнуть к ее присутствию?
— Вы поднимались наверх целую вечность, госпожа Уэстерман! Я точно видела, что вы покинули экипаж десять минут назад.
Харриет прошла в глубь комнаты.
— Мы не смогли удержаться, миледи, и остановились, чтобы господин Краудер рассмотрел картины.
— Ах! — содрогнулась леди Торнли. — Они отвратительны. Каждый день, спускаясь по лестнице, приходится смотреть на всю эту кровь. Я хотела, чтобы их сняли, однако мой сын Хью не желает об этом слышать. Он называет их нашим наследием. Некоторой частью наследия. Но я предпочла бы что-нибудь более радостное. Теперь я пью кофе в верхнем салоне, чтобы не видеть эти картины до завтрака.
Повернувшись, хозяйка дома посмотрела на Краудера. Она смерила его взглядом своих прекрасных глаз, и он ощутил себя нагим и беспомощным, точно наказанный ребенок.
— Леди Торнли, разрешите мне представить вам господина Гэбриела Краудера, — проговорила Харриет. — Он живет в городке, в доме Лараби.
Краудер поклонился, и леди Торнли присела в неглубоком реверансе. Ее движения были невероятно грациозными, но и при этом не стоили ей никаких усилий. Краудер припомнил, что она работала танцовщицей. И ему захотелось увидеть ее выступление.
— Да, я узнаю вас. Мы передавали приветствия, когда вы прибыли в городок.
— Все это время я был рабом своих исследований, леди Торнли.
Она снова смерила гостя долгим взглядом; в ее улыбке промелькнула насмешка. Похоже, слово «раб» позабавило ее. Хозяйка дома шорохом юбок прервала тишину.
— Что ж, давайте присядем. Мисс Тренч, я всегда рада вам, это правда.
Когда леди Торнли снисходила до банальных любезностей, ей так плохо удавалось скрывать скуку, что Краудеру хотелось рассмеяться. Как только все уселись, она запрокинула свою красивую головку и крикнула лакею (на такой громкости уличные торговки обычно нахваливают свою макрель):
— Дункан!
Золотая дверь снова открылась, и в нее просунулась голова лакея в тщательно напудренном парике.
— Чаю. — Кивнув, голова исчезла. Леди Торнли некоторое время просто смотрела на гостей. — Господин Краудер, вам нравится моя гостиная? Граф сделал ее мне в подарок, когда мы поженились. Он говорил, она мне подходит. Раньше я принимала это как знак большой привязанности, но теперь сомневаюсь: а вдруг он хотел пошутить?
Леди Торнли едва заметно зевнула, прикрывая рот рукой. Краудеру она очень напоминала кошку. Характер улыбки, украшавшей ее алые губы, заставлял лишь надеяться, что он никогда не окажется птичкой, с которой решит поиграть эта женщина. Анатом слегка поклонился. Устроившись в кресле, Харриет поправила юбки.
