сейчас?
Лицо командира осунулось. Он взглянул на молодого человека и, пытаясь вернуть тоже расположение духа, похлопал его по плечу:
— И увидитесь, и узнаете.
— Когда? Изволите объяснить. Столько времени прошло, а мы ничего не знаем.
— А вот такие парни армии нужны, — заметил лукаво командир. — Такие вот мужественные, стойкие, трудолюбивые. Парень- кремень! Да, именно на таких людях строится Советский союз! Марья Петровна же взялась перевоспитывать вас. Что ж, проверим.
— Но…
— Увидитесь, — перебил Леонид.
— Ох, батюшки! — вышла из дому няня. — Это вы столько навезли? — заковыляла она к возу.
— Да! Сейчас мы будем с Ромой разгружать, — сказал Сашка, обрадованный, что с появлением няни этот нудный и непонятный разговор между братом и командиром прекратился.
— А где Лиза?
— Лиза пошла за Буренкой.
— А то я вижу, — сказала няня, снимая с возу корзинку, полную травами и цветами, — что лукошко есть, а хозяйки нет. Сашка, а ну-ка возьми его и отнести в пристроичку ту нашу. Лизонька потом разберется там с ними.
— Ага! — взялся за дело мальчик.
Роман тем временем снял с подводы вила.
— Я сам управлюсь, Роман, — остановил его Леонид. — Вы сегодня поработали, устали. Идите с Сашей покушайте, отдохните. Я справлюсь.
— Да! Да! — подтвердила Марья Петровна. — Идемте! Идём в дом… Ой, Сашка, ты уже здесь?! — испугалась няня, увидав возле себя только что посланного.
— Давно уже тут стою! — смеясь, ответил Саша.
— Ух, какой ты шустрый! — отметила Садовская. — А теперь, идём кушать.
— А что?
— Картошку «в мундирах».
— О, я люблю такую картошку!
— Вот и замечательно!
— Рома, идём!
Леонид отвязал лошадь, привёл ее в стойло, дал свежего сенца, погладил. Уж больно она была похожа на ту, которая была у него в детстве. Отец тоже в этом стойле кормил ее, чистил шерсть. Потом пахал, сеял, собирал урожай, привозил сено и дрова. И такой их конь быстрый был, такой резвый! Каждое воскресенье отец его запрягал, садил в телегу жену и сына и мчал к церкви. Да-а, такой лошади ни у кого не было… Так помчал папа с товарищем своим как-то и в город по просьбе боярина Андрея Савельевича Мохова… да лучше бы не мчал…
Сено… Свежее, мягкое, шумное, ароматное. Работа идет, рубашка мокрая. И это хорошо. Значит ты всё ещё жив, и жизнь твоя продолжается.
Замычала корова. Равномерным, неспешным шагом она вошла в хлев, в свой обитель. Елизавета, прихватив ведро, вошла следом за ней.
Садовский сбросил последнюю охапку сена и спрятал воз под навесом.
«Барские ручонки доят корову. Ха! — думал про себя Леонид. — Видели бы своих потомков их достославные предки! Дворяне! Древний род! … Предки предками, а я могу полюбоваться, как белоснежные пальчики благородной особы тискают вонючее вымя, — Садовский действительно пошёл в коровник, но там никого не оказалось. — Куда же она могла подеваться? Не могла же так быстро управиться! — он обошел коровник, потом амбар. — Где же она? Может быть в доме уже? — подошёл к крыльцу. — Ведро с молоком? Полное?! Да, барыня, вы превратились в самую настоящую крепостную. Похвально! Будешь иметь урок… Минуточку, но, если ведро с молоком у крепостной крестьянки на пороге, значит крестьянка ещё не в доме. Тогда, где же она? Не пошла ли на огород полоть, на ночь глядя? — Садовского это не на шутку позабавило. — Поищем…»
Елизавета, зажёгши свечу в маленькой пристройке за домом, приготовляла свой сбор к сушке. Она работала тихо, погруженная в свои далекие мысли.
— В пору любви, мечты, свободы,
В мерцаньи розового дня
Язык душевной непогоды
Был непонятен для меня.
Лиза испугалась: как будто что-то свалилось ей на голову и придавило к самой земле. Она обернулась. Леонид Садовский оперся о косяк двери и решил без разрешения понаблюдать за кропотливой работой и пофилософствовать.
— Афанасий Фет, — ответила девушка, обуздав своё волнение, и вернулась к работе.
— Верно! — согласился Садовский, войдя в помещение и рассматривая собранные в пучки сухие листья дуба, берёзы, винограда, кистей рябины. — Совершенно верно! Знаешь, вчера я видел чудеснейшее представленице. В первом ряду, между прочим… Но такую драму никогда на сцене не сыграет даже самые опытные и талантливые актеры. Я был зрителем и понял главную его мораль и смысл. Знаешь какой? Я тебе скажу! — он остановился напротив Лизы, та недоверчиво подняла глаза. — Не выходи за него, — выжидая любопытство, проговорил Леонид, с той снисходительностью, которую присуще оказывать несмысленному ребенку.
— Что? — залилась краской Мохова. Она только сейчас вспомнила, что он был весь тот вечер и всю ту ночь на чердаке.
— Не выходи, не соглашайся. Лицемер он, актёр!
— Почему вы так считаете? — задрожал Лизин голос.
— Потому, что пользуется он твоей наивностью и верой в то, что все, кто идет на ваши эти… — он защелкал пальцами, — собрания, добрые люди. Володька твой пронюхал какую-то выгоду, вот и спешит всеми возможными и невозможными путями добиться своей цели.
— Вы же его совсем не знаете. Он столько лет…
— И не надо его знать, это и так видно. Тогда он старался изо всех сил, потому что это его заработок. Сейчас он заметил кое-что поинтереснее, вот и…
— Хорошо, — глотала слёзы Елизавета. На нее нахлынула новая волна тревог. Этот человек всегда в ней поднимал все самое негативное, и сейчас ещё говорит такие ужасные вещи. Кто теперь лжет и, кто говорит правду? Она вдруг осознала, что очень сильно от всего устала, и что ей нужно отдохнуть. Накопилось снова и накопилось много того, что она должна передать в Руки Бога. — Я вас поняла… Если это все, что вы хотели мне сказать, то можете идти.
Садовский, что для него было совсем необычным, примолк и тихо вышел.
— Вот, чистенькая! — вынесла Леониду Марья Петровна из дому рубашку.
Леонид умылся колодезной водой из кадки. Прохладный утренний воздух приятно бодрил и побуждал к действию. Он проникал в кровь, выводя из нее пьяную лень и сон. Да, это новые силы и трезвый ум! Не даром говорят: «Утро вечера мудренее».
— Угу, — отершись жёстким полотенцем (если можно так назвать этот кусок ткани, хотя и самый лучший из имеющихся у Марьи Петровны), Леонид взял у матери рубаху.
— Ты уж будь осторожным, ладно?
— Что ты со мной как с маленьким?! — раздражился Садовский. — Успокойся! Пошла бы лучше и ещё поспала.
— Так я и так не спала. За вязкой сидела. Ох, и чудные вышли рукавички! — хлопнула ладошками Марья Петровна.
Командир надел пиджак и фуражку.
— Ох, какой ты у меня красивый! — снова хлопнула ладонями няня.
— Мать, прекрати!
— А давай молочка парного. Я сейчас быстро
