космодрому и не менее образцовый заход на необязательную для глайдеров такого типа глиссаду.
Правда, одна неожиданность все же случилась, но ее обеспечил Терентьев.
Когда Виталий начал уже подумывать о связи с космодромным диспетчером, мастер неожиданно встрепенулся и потянулся к пульту.
– Я не вмешиваюсь, – пояснил он. – Я ленюсь. В том смысле, что проще показать, чем объяснять. Ага?
Виталий вопросительно уставился на него, поскольку сначала не понял, о чем речь.
– Запоминай, как мы общаемся с диспетчерами…
Терентьев включил громкую и спокойно заговорил:
– Борт «Кайман», субъединица, диспетчеру Семеновского космодрома. Сажусь по выделенке в прим-сектор.
И демонстративно отключил микрофон.
– «Кайман», что за дела? – немедленно возмутился диспетчер. – Может, вам еще ковер постелить? Рулите в общую зону, не баре!
Отвечать Терентьев не стал. Зато соизволил объясниться с Виталием:
– Ты можешь задать резонный вопрос, стажер: зачем мы привлекаем к себе внимание, если стремимся выглядеть серыми мышками? Отвечаю: ни одна падла не должна приближаться к нашему глайдеру, пока мы занимаемся делами. А это возможно, только если глайдер находится в прим-секторе: там специальная охрана, без допуска вообще не прорвешься, а места бронируются заранее с миллионом согласований. Но места заранее мы никогда не бронируем, чтобы ни одна падла, если она все-таки захочет забраться к нам в глайдер и там пошарить, не успела навести мостики и все согласовать, потому что при должном усердии и достаточном времени возможно организовать пропуска даже в прим-сектор. На усердие мы повлиять никак не можем. А на время можем, что сейчас, собственно, и происходит. Понятно?
– Понятно, – кивнул Виталий. – Но тогда у нас не получится быть серыми мышками. Любой прибывший подобным образом поневоле привлечет внимание…
– А у нас с тобой на лбу написано, что именно мы прибыли подобным образом? – с привычной иронией переспросил Терентьев. – В полку будет известно, что некий корабль сел в закрытом секторе. И все. Как это связать с нами? Скорее уж подумают на адмиралитет или каких-нибудь шишек из гражданских, а их, кстати, в полку всегда в достатке. Ну и плюс сейчас догребет «Бизон» с космодрома, на котором уйма нового народу. Я тебя уверяю, какие-то там два шурупа-интенданта в глазах аборигенов меньше всего будут ассоциироваться с глайдером из прим-сектора.
– Разрешение на парковочку у нас конечно же есть? – не сомневаясь в положительном ответе, уточнил Виталий.
– Конечно же есть, – подтвердил Терентьев. – Одно у меня, второе у тебя. Это наши пропуска, стажер. С ними тебя пропустят хоть в кабинет президента, хоть в служебную зону термоядерки, хоть в женскую баню.
– Елки-палки, – Виталий нахохлился. – Как-то я не привык быть равным богам.
– Богам мы не равны, увы, – вздохнул Терентьев, кажется, немало удрученный этим обстоятельством.
– «Кайман», вашу мать, вы что, оглохли? Посадку в прим-секторе запрещаю! – заорал диспетчер, видимо, только сейчас убедившись, что шурупский глайдер не собирается менять курс и коридор.
Виталий вопросительно уставился на мастера. Было даже интересно, как Терентьев диспетчера осадит.
Терентьев сумел удивить: он вообще не стал разговаривать с диспетчером. Только проворчал под нос:
– Всегда одно и то же… Полгода не прошло, как я точно так же тут садился, – уже забыли.
Микрофон он включить не подумал, так что единственным хоть сколько-нибудь заинтересованным слушателем воплей диспетчера оставался Виталий.
– «Кайман»! Ты у меня под трибунал пойдешь сразу после посадки! Ну-ка, представился, живо! Фамилия, звание, должность?
Виталий покосился на мастера – тот выглядел так, будто вот-вот мерзко захихикает.
Но все-таки не захихикал, сдержался. А секундой позже Виталий внезапно понял: Терентьев просто мелко мстит за их теперь общую второсортность в глазах флотских. За вечного «шурупа» в обращении к себе. Как может – без вреда общему делу, но мстит.
И, в общем-то, он в своем праве.
Диспетчер еще долго разорялся, сулил кары небесные, даже матюгнулся пару раз, что в эфире категорически не поощрялось, но «Кайман» остался нем как рыба. Глайдер просто шел на посадку, и помешать ему не могло ничто: местные истребители просто не успевали взлететь, даже если кто-нибудь и осмелился бы отдать им команду проучить молчаливых нахалов.
Но комитет по встрече диспетчер все-таки организовал. Когда глайдер аккуратно коснулся покрытия в самом центре одного из стояночных пятачков, к нему спешили пятеро пехотинцев в полной боевой и роняющий на бегу кепку офицер, возможно, даже тот самый диспетчер, но, скорее всего, не он, а дежурный по космодрому или кто-то из его подручных.
Виталий погасил системы и разблокировал двери.
– Вещички с собой, в ближайшие сутки мы сюда вернемся вряд ли. Морду кирпичом, на вопросы не отвечаешь, просто стоишь у меня за плечом, – командовал Терентьев, вынимая из сейфа свой кейс-дипломат и выуживая из-за сидения сумочку. – Все, пошли.
Виталий, исполненный любопытства и воодушевления, вышел из глайдера, подождал, пока выберется и захлопнет дверцу Терентьев, кликнул дистанционкой, спрятал ее в карман и приготовился наблюдать.
Семеновцы набегали слева, точно на Виталия, а Терентьев пока обходил глайдер.
– Ну шурупы, ну мать вашу! – заорал метров с двадцати офицер, кажется – лейтенант. – Оружие на землю, руки на глайдер! Вы арестованы! Где пилот?
Виталий, как учили, спокойно стоял, ничего не предпринимая. Просто смотрел, как офицер и пехотинцы приближаются.
Тут из-за носового обтекателя появился Терентьев. Сумка его висела на плече, в левой руке мастер нес дипломат, надо сказать, придававший немало солидности, а в правой держал прямоугольник пропуска. Держал на уровне лица, штампом вперед.
– Интендантская служба генштаба, – холодно произнес он, останавливаясь рядом с Виталием. – Уймись, лейтенант. Ты думаешь, мы полезли бы в прим-сектор, не имея на это права? Иди, читай.
Пехотинцы наконец добежали и взяли прибывших в полукольцо, а заодно и под прицел плазменных ружей.
Лейтенант-семеновец орать перестал, отпустил козырек кепки, которая на ветру сваливалась с головы, протиснулся между пехотинцами и подошел к Терентьеву.
Хмуро изучив надписи на пропуске и штамп «Везде», он тронул бусину переговорника у уха.
– «Фагот»! – позвал он кого-то. Видимо, этот самый «Фагот» ответил, но Виталий с мастером этого, естественно, не услышали. – Есть у них пропуск, есть… Везде. Придем – проверишь, как я тебе тут проверю? Есть под конвоем.
Он убрал руку от уха и – то ли с досадой, поэтому то и дело умолкая, то ли просто еще не отдышавшись от забега, – сказал Терентьеву:
– У меня… приказ… отконвоировать вас… к дежурному… для проверки… документов.
Значит, лейтенантик этот не дежурный по космодрому, а, наверное, из охраны. И, похоже, сомневается – подчинятся ли ему нагрянувшие шурупы.
– Веди, лейтенант, – милостиво позволил Терентьев.
Тот, явно чего-то ожидая, мялся. Потом переспросил:
– Так, а
