Могилевский был уверен, что прихватить его не на чем. Он предполагал, конечно, что за ним и его подельником установили слежку, потешался над оперативниками и специально таскал их по злачным местам. Законом не запрещено. Довыпендривался, кретин. Пока наслаждался жизнью в дорогом ресторане, у него провели обыск. И на балконе отыскали пилку, которой была перепилена оконная решетка церкви. Это потом эксперты определили. Что тут скажешь? И на старуху бывает проруха. Подперли уликами, а от очевидных улик не откажешься. Навесили тогда и ему, и корешу по полной, ни годочка не скостили, за идиотизм, наверное.
— …Не шуми, — прошипел Могилевский на Драника, который, открывая окно, зацепил сумку с тросом.
«Кошка» звякнула о плиточный пол.
Они замерли, прислушиваясь. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. На лестничную площадку пятого этажа выходили двери четырех квартир. В одной из них жил Ольшанский.
— Тихо все, — отозвался Драник и распахнул окно.
Могилевский подал ему трос с «кошкой» на конце, который со второго раза зацепился за перила ольшанского балкона.
— Держи крепче. — Драник, сцепив зубы, подал трос напарнику.
Днем они побывали возле дома и прикинули, как действовать. Лидман не обманул, балкон Ольшанского действительно находился рядом с окном лестничной площадки. Их соединял узенький карниз, который тянулся по наружной стене.
— Мне не пройти, — покачал головой щуплый Драник.
— А мне так и думать об этом нечего, — приуныл полноватый Могилевский.
Идея с «кошкой» возникла внезапно и понравилась обоим. Надо было зацепиться «кошкой» за перила балкона, потом, держась за канат, пробраться по карнизу на балкон и разбить окно. Рядом проходила открытая линия метрополитена, и это тоже было плюсом. Звон стекла не привлечет внимания соседей.
— Ты бей, когда электричка пойдет, — напутствовал дружка Могилевский.
— Да помню я, — огрызнулся тот. — Лучше держи крепче.
Драник шагнул в темноту.
Когда разрабатывали план, решили, что в квартиру проникнет один человек и, оглядевшись, откроет дверь, если она не на охране. Назаркин должен был оставаться у машины и следить за происходящим.
Могилевский, держа канат, наблюдал за дверью. Она по-прежнему оставалась закрытой. Он занервничал и взглянул на часы. Сколько можно возиться! Может, пора уже когти отсюда рвать?
Канат в руках неожиданно дернулся. Могилевский напрягся и высунулся в окно.
— Что за черт?!
По карнизу двигалась тень.
— Держи. — Через минуту на подоконнике очутился Драник с мешком в руках.
— Дверь почему не открыл?
— Иди сам попробуй, — огрызнулся Драник. — Не понял я, на охране дверь или нет. Рисковать не стал. Сгреб, что мог, больше за один раз не унести. Свет не включал, а с фонариком — сам понимаешь…
Он стал вытаскивать из мешка иконы и планшеты с наградами.
— Медали… там медали еще должны быть.
Драник махнул рукой и, отдышавшись, полез по карнизу второй раз. И опять все прошло благополучно.
Когда они с мешком оказались у машины, Назаркин уже места себе не находил от беспокойства. Он курил одну сигарету за другой.
— Нормалек. — Драник шлепнулся на переднее сиденье и уставился на Геннадия: — Окурки в окно, надеюсь, не выбрасывал?
— Не дурак.
— Трогай.
«Жигуленок» заранее поставили в арку, чтобы с проезжей части улицы его не было видно. Едва Назаркин завел мотор, как в переулке показался милицейский патруль.
— Влипли… мать твою так! — выругался Драник. — Гони…
— Тихо, — рявкнул Могилевский, — они нас не видят. Может, пронесет.
— Глуши мотор, зараза! — опомнился Драник.
Назаркин непослушными пальцами выдернул ключ зажигания.
«Блондинка», так в народе называли милицейскую машину с характерной желтой полосой, медленно ехала по улице. Троица в машине, замерев, смотрела, остановится она у подъезда Ольшанского или нет. Не остановилась.
— Мимо! — выдохнул Могилевский, и у всех отлегло от сердца.
— Думал, хана, вневедомственная охрана нагрянула, — передернулся Драник.
— Вася, — со знанием дела сказал Могилевский, — за то время, что мы там торчали, вневедомственная пять раз бы успела приехать.
— Все такие умные задним числом, — обиженно буркнул Драник.
— Да ладно тебе. И все же — была дверь на охране или нет? — спросил Могилевский.
— Черт ее знает! Прибора в прихожей вроде не видел, но у него там барахлом все завалено, поди разберись. До двери я вообще не дотрагивался.
Не сговариваясь, решили подстраховаться и, чтобы не нарваться на ночной патруль, переждать до рассвета. Потом поехали к Назаркину.
Там вспыхнула ссора.
— Да вы меня что, за дурака держите? — Геннадий, плотно прикрыв дверь в свою комнату, чтобы не разбудить мать, возмущенно уставился на приятелей.
— Не ерепенься, — ухмыльнулся Драник. — По карнизу лазил не ты.
— Да я…
— Хорош лаяться, — вступил в разговор Могилевский. — Свою долю получишь, как и обещали. Оценить все надо.
— Это другое дело, — согласился Назаркин.
— Пока возьми в счет навара. — Могилевский отсчитал полторы тысячи долларов из пачки, найденной у Ольшанского. — Здесь четыре с половиной, значит, всем по полтора куска. Остальное потом, после оценки.
Назаркин доллары взял.
— На первое время сгодится. — Он сунул пачку в карман.
— Да не трынди, не обманем, все в деле замешаны. — Драник уже наливал себе в стакан водку.
— А сколько это может… стоить? — замерев, спросил Назаркин, окинув взглядом груду медалей, иконы и серебряные изделия.
Могилевский открыл было рот, но, поймав взгляд Драника, отвел глаза в сторону.
— Хм, — поперхнулся он. — Тысяч на сто баксов, думаю, сегодня взяли.
Сердце у Назаркина радостно екнуло, значит, и ему свой процент достанется.
— Лень, ты что, охренел? — выпуская пар, взвился Драник, когда они с Могилевский покинули квартиру Назаркина. — Зачем о цене сказал? Кинули бы ему на бедность, и хорош.
Могилевский остановился.
— Знаешь, сколько примерно все это стоит?
— Ты сказал…
— Ага. Сто тысяч долларов. Только, — Леня хитро прищурился, — умножь цифру на… пять.
— Полмиллиона? — ахнул пораженный Драник.
— Может, и больше, только все это продать надо, покупателя хорошего найти. А этому, — Могилевский махнул в сторону дома Назаркина, — знать всего не следует. Отстегнем кусок — из расчета сто тысяч баксов, а остальное без него поделим.
Вася икнул, в горле мгновенно пересохло.
— Выпить бы чего, — заныл он.
