и другие кости также неоднократно подтверждали двуногость австралопитеков.
Но что же было в правой руке разящего Прометея?
Дарт собрал, сосчитал, измерил сотни костей, находившихся в пещере, и пришел к смелому выводу: концы некоторых бычьих костей сплющены. К тому же пролом в виске павиана удивительно точно совпадал с «ударной площадкой» лежавшей рядом кости.
Не мудрено было разволноваться: культурой кости, зуба и рога назвал Дарт цивилизацию австралопитеков.
Получалось, что в глубокой древности здесь, в пустынях и полупустынях Южной Африки, умные человекообразные обезьяны, испытывая нужду и голод, лишившись спасительных деревьев, не имея достаточно сильных клыков и когтей, в ужасе встали на задние лапы, схватили в передние «первые попавшиеся предметы», каковыми, естественно, могли стать кости съеденных животных, и пошли в люди.
Поскольку антилопу, быка, гиену может поймать и одолеть только группа австралопитеков, мы уверены, что у них были стаи, сообщества, зародыш человеческого общества. И уж можно вообразить, как они несутся с длинными костями в руках по унылым африканским равнинам, окружая павианов.
Но прошло немного времени, и отличная теория Дарта несколько поколебалась и дала трещины под интенсивным огнем критики и сомнений.
Насчет орудий и огня возникло сначала недоверие умозрительное: слишком уж обезьяны эти австралопитеки, чтобы быть человеком, австралоантропом. Брум считал, что пепел в пещере — след степного пожара, другие специалисты находили, что кости антилоп и других крупных животных вряд ли могли быть объедками со стола австралопитеков и скорее напоминали остатки пиршества гиен или других хищников.
Не появлялась ли голодная умная обезьяна, чтобы доедать за хищниками; кстати, изучение австралопитековых зубов все больше говорило об их пристрастии к растительной пище.
Авторитет «южных обезьян» подрывался с разных сторон. Точные расчеты, сделанные по многим черепам, отбросили гипотезу о большом мозге. 520 кубических сантиметров — вот каков средний его объем (от 335 до 600). Это не больше, чем у гориллы, хотя следует учитывать, что австралопитеки много мельче, и, значит, относительно веса тела они были мозговитее современных человекообразных обезьян.
В 1949 году помощник Брума Робинсон вел успешные раскопки в уже известной несколькими находками пещере Сворткранс, добывая черепа и челюсти крупных парантропов. Внезапно в одном из «гнезд» была замечена челюсть, несравненно более человеческая, чем все, что находили до сих пор. По всем признакам это был уже примитивный человек, по зубам и размерам мозга соответствовавший питекантропу.
«Телантроп капский Брума и Робинсона» — так был наименован этот новый член почетной семьи ранних людей. Появившись, он сразу вызвал новые мысли: судя по всему, жил он в одно время с австралопитеками, и обилие в той же пещере австралопитековых костей, возможно, было результатом завтраков, обедов, ужинов и полдников африканского питекантропа.
К этому времени древность австралопитеков, первоначально казавшаяся очень большой, сильно уменьшилась. Подсчитав кости диких животных, сопровождавших австралопитеков, специалисты вычислили, что самым древним двуногим обезьянам из Штеркфонтейна не более миллиона лет, а самым молодым (Кромдраа) не менее пятисот тысяч. 500 тысяч — миллион лет, время австралопитеков. Но это и время их цивилизованного современника, телантропа. Это и время яванских питекантропов.
И тогда-то стала обозначаться иная панорама человеческой истории.
Если австралопитеки и питекантропы жили в одно и то же время, то, вероятно, вторые не могли произойти от первых. Мудрый питекантроп был страшен и непобедим для австралопитека, даже двуногого и взявшего в руку кость. «Австралопитек — плохой ученик. Он застрял на школьной скамье жизни», — пишет Кенигсвальд.
Но стремление, пусть несбывшееся, австралопитеков к очеловечиванию, несомненно, было. Если б им не помешали, то сейчас, в наши дни, они, возможно, достигли б неандертальского уровня. А впрочем, могли бы и не достигнуть. Специализированные зубы австралопитека — не тут ли таилась погибель его? Специализация чревата удобством и смертью.
Так или иначе, но на вопрос о недостающем звене, как видим, даже сотня австралопитеков сообща не смогла ответить.
Недостающее звено не южноафриканские австралопитеки. Оно было прежде, раньше: некий таинственный «икс-питек» где-то и когда-то превратился в «игрек-антропа».
Должно быть, австралопитеки нашли свой конец в Южной Африке, потому что это тупик и дальше, кроме как в два океана, деться некуда. Кенигсвальд пишет о последних австралопитеках: «Эмигранты с низким лбом и большими зубами, они должны были принимать питекантропа за гения, а синантропа за сверхчеловека».
Но попасть в южноафриканский тупик они могли только из Центральной и Восточной Африки. Значит, главные события, происходившие раньше миллиона лет назад, пролог всей нашей истории — истории недостающего звена — следовало искать не в каменоломнях и пещерах юга, а в центре, на экваториальном поясе Черного материка.
Идя вверх по течению австралопитековой трагедии, наука приближалась к заглавию и первым сценам гигантского драматического цикла, именуемого в просторечии человеческой историей.
Глава восьмая
Люди или животные?
Роман с таким названием, написанный французским писателем Веркором, начинается со следующего эпиграфа: «Все несчастья на земле происходят оттого, что люди до сих пор не уяснили себе, что такое человек, и не договорились между собой, каким они хотят его видеть».
Разумеется, Веркора занимала не научная, а моральная, социально-политическая проблема. И в самом деле, как только спрошено: «Что есть человек?» — попробуйте остаться строго в рамках науки.
Во время поисков «снежного человека» возник серьезный вопрос: человек ли он (если существует!). Можно ли его убить или за это — суд присяжных? Распространяется ли на него суверенитет ООН и тому подобное?
Много рассуждалось о важности этого определения при столкновении с космическими цивилизациями.
Важно определить человека для уяснения философских проблем кибернетики («человек и мыслящая машина»).
Впрочем, сомневающимся в актуальности казуистически точного определения человека можно предложить такой, например, документ:
Газета «Манчестер гардиан», 9 сентября 1931 года:
«Профессор Томсон должен был ответить на некоторые необычные вопросы на конференции современных церковников в Оксфорде. Некий мистер Уоррен спросил: „Должен ли я любить любого ближнего, даже дикаря? А если и дикаря, то почему не гориллу? А если и гориллу, то почему не овцу или креветку? Но я ем овцу и креветок! На какой стадии мой ближний станет существом столь высокого порядка, что я не должен буду убивать и есть его?“
На это профессор ответил при всеобщем смехе, что мистер Уоррен должен прекратить еду, когда поданный к столу объект окажет сопротивление».
Определение — что такое человек? — покажет, насколько мы, повинуясь призыву древних философов, познали самих себя. (Впрочем, говорят, существует формально-юридическое возражение против всякого определения человека,
