– К вашей и нашей выгоде. Не думаю, что ты предпочла бы жить в загоне с теми, чьим предкам не так повезло, когда определяли степень их разумности. Ты рассуждаешь так, словно мы вас поработили, хотя все было прямо наоборот.
Я молчала. С самого детства нам твердили, что мы рождены свободными, разумными, а потому нет границ для полета нашей фантазии и торжества нашего разума. И мы вырастали, считая это аксиомой, не замечая, что границы были. Вот хотя бы территориальные – так ведь просто незыблемые. С запада наши земли ограничивали горы. Они тянулись от Северного, покрытого вечными льдами, моря до жарких южных пустынь. Более двух с половиной тысяч километров нескончаемых каменных стен, украшенных снежными шапками, едва различимыми среди облаков. Горы были основным источником наших богатств, ибо каких только месторождений там не разрабатывали, но они же являлись и непреодолимой преградой, ведь пути через них не было. В этом были, конечно, свои плюсы, за горами располагались земли вампирского народа, куда менее цивилизованного и не склонного рассматривать людей в качестве полноправного партнера по освоению мира. Но никакой полет фантазии торжествующего разума сдвинуть эти горы был не в силах. Ни жаркие пустыни юга, ни вечные льды сурового севера возможностей территориальной экспансии нам так же не сулили, и даже отправка исследовательских экспедиций в те области казалась всем крайне непродуктивным использованием людских ресурсов. Ну а на востоке, как известно, раскинулась Бездна. Она тянулась, словно глубокая незаживающая рана, с вздыбившимися вверх уродливыми рваными краями. Тянулась, подобно Великим Западным горам, с севера на юг, ограничивая наши земли от и до, но являясь этим горам абсолютной мистической противоположностью. Горы были сурово материальны и бесконечно высоки, Бездна же была пустотой, отсутствием всего и уходила вниз на те же бесконечные тысячи километров. А за Бездной стоял Город, наш потерянный рай, наша древняя прародина. В который можно вернуться лишь однажды, и лишь так, как это сделала Лизка. Нет границ у человеческого разума, но мы закованы в границы территорий, нам даже всю землю не обойти. Узкой лентой тянулась наша страна, зажатая между горами и Бездной, стиснутая ими в страстных железных объятиях. Одна радость, что вытянулась она с севера на юг, хоть климатических поясов – воз и маленькая тележка, представить можно, как же жизнь на земле изменчива. Представить. Но до конца никогда не познать. И от нежной опеки вампиров вовек не избавиться. Потому что они вообще никогда не считали нас разумными.
Я снова легла, и стала глядеть, как солнце просачивается тоненькими лучиками сквозь сосновые иглы.
– Ты когда-нибудь был по ту сторону Западных Гор?
– Случалось, – он тоже лег на нагретые солнцем доски, совсем рядом со мной, но ничем меня не касаясь, и смотрел лишь на небо, почти лишенное в этот день облаков.
– Во время войны? – я знала из истории, что они долго воевали с теми вампирами, что жили от нас на западе, а потом заключили мир, объявив горы непересекаемой границей на веки вечные.
– Не только. Потом просто путешествовал.
– А как же запрет появляться в западных землях?
– А зачем ходить с плакатом «я с востока»? Они охраняют только границу, а стоит отъехать на сотню километров вглубь – и никто уже не помнит о той войне.
– И ты много где побывал?
– Да, более чем.
– И как?
– У нас лучше. Поэтому я и вернулся.
– Мне бы тоже хотелось увидеть мир.
– А ты уже объехала всю страну? Начни с малого. У вас существуют тысячи туристских маршрутов и миллионы мест, которые стоит увидеть.
– А мне бы хотелось увидеть море.
– Северное – оно тоже море. И в июле там даже можно купаться. Немного прохладно, но можно.
– Тебе легко говорить. При желании ты можешь купаться в любом. А я – если только очень повезет. И то – исключительно в Северном.
– Ну, мне тоже приходилось прикладывать определенные усилия. У нас довольно напряженные отношения с соседями по всей протяженности наших границ. И официально мы этих границ не пересекаем. Поскольку требуем того же от всех наших соседей. Если б меня поймали, Владыка скорее отрекся бы от меня, чем стал бы спасать мою глупую голову.
– Но он знал, что ты путешествуешь, или ты уехал в тайне?
– Я уехал молча. Но он знал. На то он и Владыка.
– Ты мне расскажешь про южные моря?
– Самые южные? Они похожи на Северное: холодные и полные льда.
– Не смешно! – я резко села и взглянула на него сверху вниз. – Может, нам и не суждено путешествовать, но всеобщую географию мы в школе учим, хоть и не так подробно, как родную. Я имела в виду те, что ближе к экватору.
Он лежал, лениво закинув руки за голову, лукаво поблескивая на меня своими космическими глазами.
– И вот что ты все время злишься? Как дикий зверек, честное слово.
– Так ты расскажешь?
– Пожалуй. Если ты перестанешь скакать, как дикая белка, приляжешь рядом и положишь голову мне на грудь.
– Анхен!
– Хорошо, на живот. Ты права, так тебе будет мягче. И позволишь гладить тебя по волосам.
– Анхен, прекрати, мы так не договаривались! И вообще, это что – твой очередной «смелый эксперимент»? Зачем?
– Хочется. Красивый день, красивое место, красивая девушка рядом – что еще надо для счастья?
– Анхен, прекрати надо мной издеваться. Ты просто не хочешь ничего рассказывать!
– Неправда. Просто я хочу рассказывать тебе. А я не чувствую тебя, ты для меня как голос в телефоне: фантом, мираж. Понимаешь, любого человека я ощущаю изнутри: каждое движение его мысли, каждый порыв его души. Он словно состоит из крючков, за которые я держу его. А у тебя нет крючков, и мне не за что зацепиться. Невольно хочется коснуться, чтоб убедиться, что ты существуешь.
– Так коснуться, а не «голову на грудь».
– Вот тебе действительно это так неимоверно сложно?
Я вздохнула, поддаваясь обаянию его искренности, хоть и не веря в нее до конца. Потом все же сделала, как он просил: улеглась боком на доски, развернувшись к нему лицом и положив голову ему на живот. Одной рукой он взял меня за руку, другой осторожно провел по волосам. Я не возражала.
И он, не спеша, заговорил. О далеких теплых морях, обдающих водопадами пенных брызг. О затерянных в этих морях островах, усыпанных чистейшим белым песком. О разноцветных коралловых рыбках и причудливых раковинах, что вечно хранят в своей извилистой глубине шум породившего их моря.
Его рука легко скользила по моим волосам, а я жмурилась, как котенок, убаюканная его словами и его лаской, и только слегка опасалась, что он сделает что-то, что нарушит очарование момента, заставит меня вставать, вырываясь из кольца его рук. Потому что мне бы хотелось остаться так вечно.
