Мюсле оказался крепким сутулым стариком лет шестидесяти с гаком. Старик был одет в грубый свитер водолазку, под тёплую стёганую безрукавку. У него было морщинистое лицо, украшенное выдающимся де Бержераковским носом и могучие руки молотобойца-кузнеца. Я протянул ему руку для пожатия и ощутил его скрытую нестариковскую силу. Обходчик поставил на насыпь тускло-жёлтый фонарь-переноску и опёрся на длинную ручку железнодорожного молотка. Неподалёку скромно, в сторонке осталась стоять его жена. Это была маленькая, можно сказать субтильная женщина в светлой косынке и с плетёной корзинкой, прикрытой чистой тряпицей. Я попытался объяснить старику создавшуюся ситуацию, применив жалкое подобие конспирации. Де ребёнок сирота и немного не в себе. Мол, подобрали мы девочку на каком-то полустанке из жалости и тому подобная чушь.
Мюсле, похоже, не поверил ни одному моему слову и смотрел на меня пристально, неприятно буравя своими чёрными, как у старого ворона, гальскими глазами. Тут подала голос его супруга, разбивая не вселявшее надежду молчание мужа. Женщина начала по-французски, но вскоре перешла на немецкий, демонстрирую вполне свободное владение обоими языками.
-"Послушай, Пьер. Этот господин хоть и немец и даже по всей вероятности офицер, но он явно не из Гестапо. Поверь моей женской интуиции. У этого человека благородная внешность и лицо доброго человека. Я сама немка и в немецких мужчинах уж поверь, разбираюсь. Сразу вижу кто из каковского теста. Ребёнка можно отвести к нашему кюре, а уж он потом передаст его на попечение сестёр из монастыря Святой Катерины".
Пьер Мюсле посмотрел на жену с нескрываемым раздражением.
-"Ты старая немецкая курица, Грета. Помолчи, будь добра! Ты что думаешь, что твой муж выжил из ума и торопится на свидание с намыленной пеньковой удавкой? Или ты думаешь, я не знаю, что за состав стоит на втором запасном пути? Или я не слышал глухой ропот и стоны из этих смердящих вагонов? Там евреи, Грета. Молодые и старые. Женщины, мужчины, да и дети. В том числе маленькие. Не думаю, что многие из них выживают, пока поезд с ними добирается до наших краёв. Всю последнюю неделю были сильные заморозки. При мне открывали тот вагон с детьми и поверьте, в живых в нём осталось дай бог с десяток. Это далеко не первый состав с этими несчастными, которых везут, сами знаете куда".
-"Мы с тобой славная пара, Пьер!" - с невидимой в предрассветных сумерках улыбкой, отвечала, Грета - "Если я немецкая курица, то ты настоящий гальский петух. Правда ты такой жилистый, что и на суп не годишься. Чего нам с тобой боятся? Нашего сыночка господь давно прибрал, да и нам пора к нему на небо. Годом позже, годом раньше. Давай сделаем богоугодное дело. В конце концов, этот ребёнок, о котором просит мсье офицер, одной нации с девой Марией, чтобы там не говорили. Может нам и зачтётся".
Обходчик, горестно вздохнув, опустил молоток с длинным черенком на насыпь рядом с едва тлеющим фонарём и махнул тяжёлой ладонью в сторону нашего состава. - "Пошли" - едва слышно пробормотал он.
Через полчаса старая Грета скрылась с сонной девочкой на руках в домике обходчика, а я вернулся к себе в купе, где меня поджидал мрачный и решительный Шульц. Тим переоделся в чёрную униформу подводника кригсмарине с командирскими нашивками капитан-лейтенанта цур зее. На шее у него красовался рыцарский железный крест, а на боку висел офицерский кортик в позолоченных ножнах
- "Отто!" - взволнованно начал Тим - "Я не могу так это оставить! Не могу и баста! После того, как этот зверь на моих глазах застрелил ребёнка, я должен что-то сделать или же я не смогу жить дальше! Война есть война. Нас убивают, и мы убиваем, топим вражеские суда и корабли. Но это другое. Это бессмысленная запредельная жестокость. Эти охранники эсэсовцы! Они такие же немцы, как и мы с тобой, но они не люди, Отто. Они даже не звери. Бессмысленные тупые детоубийцы! Ты слышал? Этот тёзка гросс-адмирала убеждён, что верно служит Германии, делает грязную, но необходимую работу. В его уродливую голову даже не приходит, что, такие маньяки как он, губят её! Я должен спасти этих детей, запертых в скотском вагоне!" - Шульц резко нахлобучил примятую командирскую фуражку на перебинтованную голову, и его лицо совершенно перекосилось от боли. Я понял, что Тима мне не остановить. Да и не хотел я его останавливать, прекрасно понимая чувства своего бывшего старпома. Попросив его подождать, я отправился в купе фон Рея и вкратце изложил старику создавшуюся ситуацию.
- "Я собираюсь присоединиться к капитан-лейтенанту Шульцу, господин капитан зур зее. Это моё окончательное решение" - заявил я, обращаясь к Клаусу фон Рею.
- " Как же вы господа мои благородные собираетесь спасать этих несчастных? Атакуете с кортиками наперевес взвод вооружённой до зубов охраны? А что потом, куда вы денете спасённых? Повезёте с собой? В Берлин? В рейхсканцелярию? На приём к рейхсфюреру СС Гиммлеру?"
- осведомился фон Рей, бросив на меня из-под кустистых седых бровей сердитый взгляд.
- "Послушайте, Клаус!" - перешёл я на правах старого товарища на более доверительный тон - "После того, что произошло на наших глазах, мы с Шульцом не можем не попытаться предпринять хоть что-нибудь. Простите за пафос, но если для вас слово честь не пустой звук, а я знаю, что это так, то вы не можете не понять нас. Если на то пошло, то как германский офицер и человек чести я не имею выбора.
Теперь к делу. Кое-какой план у меня всё же есть. Недалеко от домика обходчика, возле станции я заметил старенький грузовичок. Он совершенно ветхий и раздолбанный, причём до такой степени, что ни один интендант не соблазнился конфисковать его для военных нужд. Тем не менее, он на ходу. Я видел, как он подъехал и как с него сгружали дрова на заднем дворе станции. По моим сведениям в том вагоне, откуда убежала наша малышка, не более десятка детей. В случае удачи мы можем переправить их в женский монастырь Пресвятой Катерины. Он всего в получасе езды отсюда. При монастыре есть большой детский приют и наши смогут затеряться среди других детей. Я не думаю, что эсэсманы сунутся туда с обыском. В их же интересах будет не светится и не устраивать публичные скандалы, а замять это дело по-тихому.
Если действовать быстро и решительно, то охрана не успеет среагировать эффективно. К тому же я учёл психологический фактор. Его подсказал мне Шульц, облачившись в полную форму морского офицера со всеми регалиями. Немецким солдатам, увлечённым газетно-журнальной морской романтикой и военной кинохроникой о рыцарях океана, будет крайне затруднительно открыть огонь по героям-подводникам из кригсмарине, к тому же увешанных рыцарскими крестами и наградными знаками!"
Фон Рей смерил меня с ног до головы пристальным взглядом - "Ну что же? Я вижу вас с Шульцом мне не остановить" - пожевав губами, заметил он - "В таком случае придётся возглавить сие безумное мероприятие!"
Подал голос Прус, всё это время лежавший на верхней полке купе.
- "А что, и я, пожалуй, присоединюсь к вашей сумасшедшей компании. На маленьких замученных идише киндер мне категорически наплевать, но вот скуку развеять не помешает. Набить пару, тройку раскормленных рожь этим тыловым героям лагерных будней. Вот это было бы славно".
Менее чем через час, в начале шестого утра, случайный зритель мог бы наблюдать весьма экзотическое зрелище. Вдоль железнодорожного состава шествовала живописная группа военных при полном параде. Четверо моряков при кортиках в золотистых ножнах, в чёрной униформе, с чёрными лайковыми перчатками на руках и полным набором на четверых железных и рыцарских крестов. Возглавлял этот марш кригсмарине огромный и солидный капитан цур зее Клаус фон Рей.
1.идише киндер (идиш)-еврейские дети
Мы шествовали по железнодорожной насыпи, разодетые по полной форме, словно собрались на званый ужин к самому сатане или, по крайней мере, к гросс-адмиралу Деницу, в просторечии Перископу. Для пущей торжественности этого железнодорожного военно-морского парада, глумливец Прус принялся искусно насвистывать марш Кригсмарине. Не тот, что официально числился за флотскими и был пошлым и бравурным, как и большинство военных маршей, а наш родной “Вас волен вир тринкен” на мотив старинной бретонской песни. Помнится мне пришлось долго искать вдохновения в загородном клубе подводников “Счастливый У-бот”, пока сам по себе не всплыл в голове более-менее приемлемый текст:
“Волну к волне, вздымает шторм, девятый вал нас смять грозит.
Нам нипочём их смертный хлад, нам нипочём их грозный вид.
С тобой мы выпьем и не раз, когда закончим ратный труд,
Но только помни, старина, кто пьёт один, в бою не крут.
Мы были вместе много дней и будем вместе до конца
Таков закон суровых дней, пока всевлавствует война.
В бою удачлив наш у-бот и бьют торпеды точно в цель.
