— …В городе погромы, а гарнизон во главе с комендантом запёрся в казармах. Что сие означает?
— Приказ Его Высокопреосвященства.
— Кого? — ровным голосом переспросил Алва. — … По Уложению Франциска, комендант Олларии подчиняется королю, Первому маршалу и Высокому Совету. Где, во имя Леворукого, в этом списке церковники?
— Герцог Алва, — губы Килеана побелели… — вы прекрасно знаете, кто правит всеми нами.
— Мной лично правят Его Величество Фердинанд и герцог Рокэ Алва, а вами в данном случае правлю я…
Вера Камша. От войны до войны
Конечно, то, что я пишу в этой главке, — вещь шокирующая, но только таким образом можно объяснить откровенное запоздание совершенно необходимых преобразований. Почему, например, Государственный комитет обороны был образован лишь 30 июня, а не сразу же после начала войны?
Ответ: потому что в этом не было острой необходимости. Страной управляла команда, и в какие организационные формы она выльется — будет ли это Политбюро, Совнарком или что-то еще, значения не имело. А острая необходимость появлялась в тех случаях, когда возникал кризис власти. А подобные кризисы в СССР имели в то время одну причину — упорное сопротивление Сталина увеличению объема своей власти. Отчаянно упираясь, вождь время от времени доводил ситуацию до такого состояния, когда тянуть дольше становилось нельзя. В этом, кстати, он был прямой противоположностью своему немецкому противнику. Гитлер еще в самом начале, став главой государства, скромненько объявил себя заодно и фюрером (вождем) нации. Сталин был озабочен совершенно обратным — он все время старался спихнуть с себя лишние полномочия.
Ещё со школьной скамьи мы помним, какой пост взял себе в 1917 году Ленин — председателя Совнаркома, то есть главы исполнительной, сиречь реальной власти. А что творилось с этим постом после него? В 1930 году, когда отстранили от власти Рыкова и место Предсовнаркома стало вакантным, Молотов считал, что этот пост должен занять Сталин. Тот отказался, предпочитая неявное руководство, хотя уже тогда отсутствие формальных полномочий у реального главы государства создавало для СССР проблему. Тем не менее руководство Советского Союза еще десять лет оставалось коллегиальным, установленным лишь на такой зыбкой платформе, как моральный авторитет вождя. В 1939 году, после окончания репрессий и с началом новых преобразований государства, снова настал удобный момент получить власть — и опять Сталин им не воспользовался. Председателем Совнаркома он стал лишь 6 мая 1941 года, когда уже ясно было, что война начнется прямо сейчас и неявная власть вождя становится попросту опасной. Строго говоря, именно от этой даты мы должны отсчитывать официальные полномочия Сталина, а до тех пор он всё ещё оставался неформальным лидером Советского Союза[56].
Бредовая система управления СССР щелкнула колесиками и уселась в некую более удобоваримую позицию. По крайней мере, власть хотя бы перестала быть коллегиальной. Сталин наконец-то получил рычаги воздействия на того же Молотова, который был чудовищно упрям и если уж имел о чем-либо свое мнение, так имел… Даже вождь иной раз не мог ничего с ним поделать. Об их взаимоотношениях существуют разнообразные свидетельства, например такое: иной раз в спорах у них доходило до того, что Сталин, потеряв терпение, выскакивал из комнаты, а улыбающийся Молотов оставался сидеть за столом при своем мнении. А ведь председателем Совнаркома был он.
Теперь Сталин, по крайней мере, мог Молотову приказывать. И то хлеб…
Единоличного главы государства в СССР по-прежнему не было — однако хоть какой-то сдвиг. Но если кто думает, что вождь сделал из этого факта какие-либо выводы… И очередной кризис власти не замедлил разразиться.
…Среди многочисленных рассуждений о расположении войск как-то совершенно потерялся один крохотный вопросик — а кто, собственно, был командующим РККА? Считается, что вождь руководил всем — так оно, в общем-то, и происходило в нормальной обстановке. А формально Сталин был председателем Совнаркома, то есть премьер-министром — но не главой государства. По советской конституции главой государства являлся председатель президиума Верховного Совета товарищ Калинин (смех). Да, все, конечно, очень весело, не спорю — но кто все-таки обладал в СССР всей полнотой военной власти? У нас сейчас главнокомандующий — президент, а никоим образом не премьер-министр. Тогда президента не было, Совнарком — власть исполнительная, а военные устроены так, что должны точно знать, кто им может приказывать, а кто не может. Так что вопрос о формальной власти далеко не праздный, и приведенный в качестве эпиграфа диалог замечательно это иллюстрирует. В нем показана разборка двоих генералов в критической ситуации: один ссылается на явную власть, другой — на неявную. Как вы думаете, кто из них сейчас отправится под арест и на кого в итоге будет возложена вина за беспорядки?
Именно в вопрос подчиненности упирается и другой вопрос: имел ли Сталин право вмешиваться в распоряжения чисто военного характера? Например, оперативные? Допустим, приказать изменить расстановку войск на границе? Или командующий РККА мог ответить ему что-то вроде: «Товарищ Сталин, это вопросы не вашей компетенции»?
Говорите, невозможно? Между тем широко известна история, как Сталин, уже будучи Верховным Главнокомандующим, а не каким-то там штатским премьер-министром, попытался через голову командующего фронтом генерала Жукова отвести войска Рокоссовского не туда, куда приказывал Жуков[57]. На это Жуков отреагировал коротко: «Фронтом командую я!» (и был, кстати, абсолютно прав). В переводе на средневековые понятия это означает: мой вассал — не ваш вассал. А ведь Сталин был Верховным, да еще в военных условиях!
Пример совершенно аналогичной разборки приведен в воспоминаниях бывшего командира пулеметного взвода Валентины Чудаковой. Командир роты приказал выделить в разведку боем пулемет и сам выбрал расчет, который пойдет с разведчиками. Однако бравая восемнадцатилетняя взводная с его выбором не согласилась. Результатом стал нижеприведенный обмен любезностями между младшим лейтенантом и капитаном — разница в званиях весьма ощутимая.
«Почему именно Непочатов, а не кто-нибудь другой? — возмутилась я. — И кто это, интересно, решил?
— Я так решил, — вызывающе ответил ротный.
— Но почему?
— А потому что тебя не спросил.
— Не мешало бы и спросить! У себя во взводе я хозяйка. Пойдет сержант Бахвалов. Я так решаю.
— Довольно! Что тебе командир роты — тряпка?
— А я тряпка? Приказано выделить пулемет с людьми — получайте! Но кого — это уж моё дело»[58].
В армии на всех уровнях очень четко оговорено, кто, кому, при каких обстоятельствах и в каких пределах подчиняется. А если какой-либо начальник выйдет за рамки своих полномочий, то его приказ могут, конечно, выполнить, если связываться неохота, а могут и проигнорировать.
И до тех пор, пока наши замечательные историки не разберутся хотя бы в разграничении полномочий, надо вообще очень осторожно соотносить Сталина и военные вопросы. Его ведь и послать могли, причем конкретно и далеко. По слухам, именно туда послал Сталина Жуков 29 июня 1941 года. Они тогда крупно поругались, и начальник Генштаба в непечатной форме предложил председателю Совнаркома идти на… (вариант: идти к…) и не мешать работать.
Рыбин, многолетний телохранитель Сталина, приводит историю и похлеще:
«4 декабря в штабе фронта шло совещание командующих армиями. Позвонил Сталин. Слушая его, Жуков нахмурил брови, побелел. Наконец отрезал:
— Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступить. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время.
Сталин, видно, тоже вспылил. В ответ Жуков со всего маху послал его подальше!»
И как, вы думаете, поступил вождь?
«Сталин… протерпел целый день пятого и только ровно в полночь по ВЧ осторожно спросил:
— Товарищ Жуков, как Москва?
— Товарищ Сталин, Москву мы не сдадим…
— Тогда я пойду часа два отдохну.
— Можно…»[59]
А ведь он, повторяю, тогда был уже Верховным Главнокомандующим и имел над генералами формальную власть, в отличие от первых дней войны.
А вы говорите — диктатор…
* * *
…На второй день войны, 23 июня, маршалы Жуков, Шапошников и Кулик отправились на фронты: первый — на Юго-Западный, на Украину, второй и третий — на Западный, в Белоруссию. И к этому времени на фронте произошло то, что неизбежно должно было случиться. А именно — пропала связь.
