— Позвони ему.
— У меня нет его номера.
Она вздохнула:
— Момент.
Он ждал. Наконец она снова объявилась и продиктовала ему два номера. Городской и мобильный.
— Что-нибудь еще? — Ему показалось или голос действительно звучал на сей раз дружелюбнее? В нем слышалась надежда?
— Нет. Больше ничего. Спасибо.
Она повесила трубку.
5
В то время как громкий звонок телефона разносился по вилле на озере, в дверь розового номера постучал кельнер. Альмен прикрыл ладонью трубку устаревшего отельного аппарата и крикнул, чтоб входили.
Он зажал телефонную трубку между ухом и плечом, завизировал счет и сунул кельнеру купюру. В озерной вилле по-прежнему никто не отвечал, и звонки вызова сменились сигналом «занято». Альмен разъединился. Только теперь до него дошло, что с его стороны было слишком беспечно впускать кельнера не глядя. Откуда ему было знать, что там действительно кельнер? А не человек, который промахнулся в него сегодня?
Он запер на задвижку входную дверь и набрал мобильный номер Клауса Хирта.
Тотчас отозвался хриплый, надсаженный мужской голос:
— Да?
— Это Альмен. Я говорю с господином Хиртом?
— Кто хочет это знать?
— Альмен. Йоханн Фридрих фон Альмен. Друг вашей дочери Жоэли.
— Она уехала.
— Я знаю. В Нью-Йорк. Я только что говорил с ней. Она и дала мне ваш номер.
— Этого ей не следовало делать.
— Мне необходимо с вами поговорить.
— Так-так, вам необходимо. А у меня такой необходимости нет. В моем возрасте человек уже никому ничего не должен.
— Но это может быть вам интересно.
— Осталось совсем немного вещей, которые меня интересуют.
— А вазочки Галле со стрекозами входят в их число?
На другом конце связи на какое-то время возникла тишина. Затем Альмен услышал откашливание, после которого — несколько более звонкий голос:
— Тоже не так уж сильно, как вы, наверное, предполагали.
— Но достаточно для того, чтобы принять меня?
— Завтра во второй половине дня. Скажем, часа в три? У меня дома. Дорогу ведь вы знаете.
Альмен сел к столу, на котором кельнер накрыл еду, сделал глоток вина и начал уписывать клубный сэндвич. Он не особенно любил клубные сэндвичи. А заказал его только потому, что этот классический вариант гостиничного сервиса напоминал ему о прежней жизни. Когда у него не было забот, в первую очередь финансовых. Когда он жил в отелях так, будто они принадлежали ему самому. Когда он всюду чувствовал себя уверенно и на своем месте.
6
Он сел с книгой и остатками бордо в зимнем саду. Внизу мимо отеля скользил трамвай, и закутанные прохожие на тротуаре спешили добраться до тепла. В освещенных рядах окон на офисных фасадах уже появились первые темные пятна, и низко повисшая мгла окутала неоновые надписи, венчающие банки цветной аурой.
Альмен устроился уютно, снял галстук, пиджак сменил на кашемировый пуловер, а ботинки — на кожаные домашние туфли для путешествий, которые он всегда брал с собой в отели. Те махровые шлепанцы, которые выдают в отелях, казались ему смешными.
Когда он перелистывал страницу, его рука была спокойна. Но дрожь всего лишь отступила внутрь него. И там продолжалась как землетрясение, эпицентр которого лежит глубоко под землей. Покой, овладевший им с тех пор, как он принял решение бороться, был лишь поверхностным. Как и многое в его жизни.
Он резко встал, погасил свет в зимнем саду и с колотящимся сердцем удалился в салон и пересел на мягкую мебель. До него вдруг дошло, какую легкую цель он представляет собой для снайпера на каком-нибудь чердаке дома напротив.
Он подавил в себе позыв погасить внутреннюю тревогу, выпив бокал-другой пива из мини-бара. Брать себе напиток из мини-бара — в этом было что-то подпольное. Как горькую тайком подливать себе из сумки.
В пятнадцать лет, приехав в гости к родителям, он впервые захмелел. У его отца всегда был запас домашнего шнапса, который он скупал у крестьян и раздаривал в качестве собственного самогона другим крестьянам и местному начальству, с которыми хотел уладить какое-нибудь дело. Из этого запаса Фриц взял бутылку, унес к себе в комнату и выпил почти четверть. Прямо из горла. От несчастной любви.
После того, как прошел хмель и ужасное похмелье, отец сказал ему:
— Напиваться тебе можно. Но никогда не пей один.
С тех пор распитие алкоголя было для Альмена публичным актом. И оно совершалось только тогда, когда в деле участвовал еще хотя бы один человек. Даже если он всего лишь подливал в бокал.
Альмен еще раз переоделся.
Бар «Конфедерации» после окончания рабочего дня был местом встречи банкиров. Там они обменивались своими послерабочими сплетнями, ругали свое начальство и рассказывали о своих детишках, предоставленных в это время на попечение матерей.
В семь часов банкиров сменял персонал близлежащих магазинов, за ними следовали постояльцы отеля, которые встречались здесь за аперитивом с теми, с кем условились потом вместе поужинать.
После этого в «Конфи», как его называли постоянные посетители, воцарялась тишина.
Альмен сидел у стойки и пил уже второй бокал пива. Обслуживал уже только один бармен. Он убивал время, полируя стаканы, вытирая приборы и начищая прилавок. После кино и по окончании театральных спектаклей сюда заглянут еще несколько посетителей — немного: бар располагался не по пути для кино— и театральных зрителей. Но еще одна волна оживления жизни в старом «Конфи» ожидалась.
Альмен заказал еще одно пиво. Он наслаждался тем, что он постоялец отеля. И хотя этот отель располагался слишком близко к его дому, он был такой интернациональный, что его можно было вообразить где угодно в мире.
Завтра он покинет эту тихую гавань. Первым делом он покажется в Венском и послушает, что говорят о Джеке Таннере. В газетах сегодня еще ничего об этом не писали.
Потом он отправится в логово льва. При мысли об этом его сердце всякий раз замирало. Но с Альменом ничего не могло случиться. Об этом они с Карлосом позаботились.
Еще до того, как в бар пришли первые кинозрители, Альмен уже подписал свой счет. Он не хотел в этот вечер встречать никого из знакомых. А в это время суток в городе их было немало.
7
И вот он снова наступил, этот момент, который он так любил в отельной жизни: проснуться в полутьме чужой комнаты и не сразу вспомнить, где ты. В каком городе, в какой стране, на каком континенте.
Когда открываешь глаза, картины пространства еще напоминает фрагменты калейдоскопа перед тем, как сложиться в картинку и разрешить загадку.
