происходящего на экране.
В итоге, устав себя мучить этой откровенной ерундой, остановила фильм, стянула наушники и соскользнув с дивана, почти упёрлась в монолитную скульптуру по имени Виталий.
— Злат, я…
Вот… это… да… — шёпотом усмехнулся мой внутренний голос. Или надо мной, в которой раз в своей жизни попавшей в нелепую ситуацию из-за оглушивших меня наушников. Или над ним, неизвестно сколько времени стоявшим тут и наблюдавшим мою задницу, прикрытую лишь тончайшими трусиками.
Глава 20
Даже страшно представить, как я сейчас выглядела: стояла перед ним, как идиотка, выпучив глаза и беззвучно открывая рот. А через тончайшую ткань белой майки, я больше чем уверена, можно было различить оттенок моих сосков. Даже если бы не так, то хватало одного того, что они сейчас нагло и зазывно выпирали, ещё больше выпячиваясь от его, трущегося об них взгляда.
Я чувствовала себя той тупой и сексуальной рыбкой с губами на пол лица из какого-то психоделического русского мультфильма*, просмотренного в глубоком детстве. Но странное ощущение от него залегло где-то глубоко в душе и теперь, вдруг, вышло наружу. Бр-р-р!
— Злат, может ты накинешь что-нибудь? — хрипло посоветовал Виталий и отвернулся к окну. Очнувшись от его слов, я пулей полетела наверх и чуть не растянулась на лестничной площадке второго этажа, споткнувшись о любимый мамин цветок в огромном каменном кашпо.
— Ты там жива? — донёсся снизу его глубокий голос.
— Да! — крикнула я, хотя, возможно, умереть со стыда — не худший вариант в моём случае.
Схватив первый попавшийся халатик, трясущимися пальцами туго перетянула его на талии и на негнущихся ногах поспешила вниз.
А ведь он тоже молчал те первые несколько секунд, пока в моей голове творилось вся эта психоделическая белиберда!
— Злат, я спиртное привёз. Поставил на кухне. Отец тебе, наверное, забыл сказать.
— Э-э… Вообще-то он сказал, что вы приедете в обед…
— Да… Но получилось раньше. Извини… Я стучал, но ты не открывала, поэтому… — он снова откинул волосы назад. — Дверь была не заперта…
— Я была в наушниках… — взгляд блуждал по комнате, потому что я не решалась посмотреть ему в глаза.
— Да, я понял… Ну тогда пока? До Рождества!
— До Рождества. — промямлила я, чувствую что вот-вот и сердце выпрыгнет из груди и поскачет по ковру, как маленький резиновый мячик.
* * *
Канун Рождества не особо радовал. В этот год всё было по-другому. Нас осталось трое. И у всех на душе были раны, булыжники, пепел прошлой жизни и угрюмые, серые мысли, покрытые туманом неопределённости. Моя душа терзалась приближением субботы — того дня, когда Виталик должен будет улететь в Дубай. А ещё душу тяготил мой собственный отъезд обратно в Нью-Йорк.
Неминуемая разлука давила и угнетала. Растворяла все праздничные мысли, как сахар, но слаще не становилась.
— Пап! Может что-нибудь ещё приготовить? Ты знаешь, что любит Виталий? Хочется его немного порадовать. А то совсем сник. — крикнула я отцу, поправляющему декоративный рождественский венок на двери.
— Я не знаю, дочка. Приготовь, что сама любишь.
— Папуль… — я стояла уже около него и нервно заламывала руки от того, что хотела сказать. — Я хочу перевестись в Лос-Анджелес. — получилось "с места и в обрыв".
— Как? Ты же так хотела учиться в Нью-Йорке, Злата!
— Знаю, но… Ты теперь тут один… — не люблю врать, но не говорить же правду, заключающуюся в том, что я хочу вернуться домой из-за его друга-вдовца. Похитившего мой разум и сердце. — Да и Нью-Йорк мне не нравится.
— Не нравится Нью-Йорк? Серьёзно? Ты — первая, от кого я это слышу! — смех отца загрохотал на всю гостиную. Удивительно, но именно в правде он и усомнился.
— Да пап. И можешь не отговаривать. Я уже всё решила.
— Но, насколько я знаю, в середине учебного года перевестись не получится.
— Знаю, папуль. Я доучусь этот семестр и вернусь.
— Как хочешь. Хотя, может ещё и передумаешь…
Вряд ли! — внутренне усмехнулась я.
— Ну а вдруг у тебя там появится парень. — осторожно зашёл он. — А как же Тодд?
— Папа, не начинай! — от его слов я загорелась, как спичка. Вот ещё! Теперь отец постоянно будет вспоминать про него?
— Ладно-ладно. Замяли! — в последний раз усмехнулся он и вышел на улицу.
* Имеется в виду советский мультфильм "В синем море, в белой пене"
Глава 21
Рождество, кажется, добило всех. Даже мой кулон-сердце, который так некстати сломался и, падая к ногам Виталика рассыпался на две половинки. Неожиданность и страх, что его содержимое станет достоянием собравшейся публики, повергли меня в шок. Можно сказать, заморозили на месте. Но даже, если бы не это, всё равно, тягаться с реакцией Виталика — глупо. И иначе, как чудом, не назовёшь, то, что фотография успела выскользнуть из украшения и устроиться под сводом моей туфли. Осталось лишь на пару дюймов передвинуть ногу и скрыть напечатанного Виталика от Виталика реального.
— Опять сломался. — коротко заключил он, поднимая золотые кусочки. И чуть тише, чтобы не донеслось до ушей отца, добавил, — Всё-таки, купили мы с тобой какую-то фигню…
Прозвучало достаточно интимно. Эти его "мы с тобой" и хрипловатый полушёпот намекали о чем-то запрещённой между нами. Личном. И этого личного и интимного мне хотелось просто до одури!
С такой досадной поломки Рождество и покатилось под откос.
Именно в эти праздничные ночи мы, по-обыкновению, собирались все вместе и веселились. Поэтому, сегодня отсутствие Джесс и мамы чувствовалось более остро.
Это ощущение витало в воздухе. Было почти осязаемым, наполовину зримым.
Наши никчёмные попытки создать праздничное настроение потерпели крах. Были убиты на корню.
На Виталике лица не было… Больно смотреть… А представить, что творилось у любимого на душе — ещё хуже.
Едва наступило Рождество и он, высидев, видимо, ради приличия, ещё полчаса, просто свалил со словами "Извините. Я больше
