class="p1">— Как рабыня?
— Как служанка. Станешь помогать мне с травами и инструментами. Будешь наливать пиво и носить еду.
— И всё? — изумилась Гулла.
— А чего ты хотела? Думаешь, раз уродилась красавицей, но я стану думать лишь о том, что у тебя между ног?
— Да.
— Ну извини, что разочаровал.
— Странный ты, начертатель.
Я не был странным. Я был уставшим, раненым, грязным, вонючим и до смерти голодным. Мне хотелось отскрести от себя кровь, грязь и боль, что были со мной ещё с Маннстунна. Я мечтал о куске ароматного хлеба, мясной похлёбке и кружке пива с солёной рыбкой. Мне нужно было поспать — как следует выспаться в тишине и покое, на ровной земле, без качки, даже если пришлось бы мёрзнуть под звёздами.
И эта красавица Гулла была единственным препятствием на пути ко всем этим долгожданным благам. Кажется, воинствующая колдунья слабо понимала, что я считал её всего лишь досадной помехой, но разъяснять я ей ничего не стал — не приведи боги, оскорбится ещё сильнее. Ну и нрав у этой бабы. И как Скегги терпит?
— Давай, — я указал на наконечник копья. — Покажи, что умеешь.
Хвала Вигдис, да будет она счастлива с богами, что худо-бедно научила меня сражаться с копьеносцами. Правда, мой топор едва ли подходил для такого боя. Древко хоть и было удлинённым — я мог ухватить его обеими руками — но недостаточно. Моё оружие было рассчитано на битву со щитом, но щита у меня, конечно же, не было. С другой стороны, левая рука работала плохо, и я сомневался, что смог бы удержать оборону.
Ладно. Потанцуем. В конце концов, у меня все ещё были руны. Драка — дело грязное, а в грязном деле любая помощь хороша.
Я смазал немного крови с порезанной ладони и украдкой начертил на топорище руны Тройн, Гульг и Бран. Последнюю добавил, моля богов даровать мне ловкости. Нужно быть изворотливым и неуловимым, словно пламя, чтобы улизнуть от наконечника копья.
— Руны чертишь? — Ухмыльнулась Гулла. — Так в себе сомневаешься?
— Если ты не заметила, я ранен.
Гулла тоже что-то быстро нашептала в ладони и провела ими по древку копья. Мгновением позже наконечник едва не воткнулся мне в грудь. Неожиданный, резкий бросок. Я ушёл от удара, держа топор на уровне пояса. Лучше однйо рукой, левая пригодится мне для приёма, который как-то три дня подряд заставила меня отрабатывать Вигдис. Лишь бы сил хватило в раненой руке.
Гулла вновь сделала выпад. Я почувствовал, что права рука налилась силой — руны начали действовать, но чары не могли продержаться долго. Следовало торопиться. Я принял удар на топор — выставил руку с оружием перед собой, меняя направление удара. Вместо того, чтобы воткнуться в моё многострадальное пузо, копьё скользнуло вверх.
— Ох!
Гулла закряхтела, когда удар отдался ей в руки, но копья не выронила. Значит, стройная. Но и правда крепкая. Пару мгновений дерево скрежетало о дерево — ведьма напирала, стараясь не позволить мне отвести удар окончательно. Скрипя зубами и рыча от напруги, я вложил остатки мощи в то, чтобы закончить начатое. Дерево застонало, я рискнул подобраться ближе и неуклюже начертил на копьё руну Нит. Знак разрушения и принуждения. А затем схватил древко раненой рукой — так крепко и надёжно, как мог. В тот же миг поднял топор вверх и развернулся левым боком, продолжая тянуть больной рукой копьё в сторону, где только что была моя грудь.
Женщина взвизгнула — не то от неожиданности, подалась вперёд, не выдержав моего напора, почти потеряла равновесие. Развернувшись, я треснул обухом топора Гулле по ногам. Ни убивать, ни калечить её мне не хотелось — ещё достанется от Скегги, да и наказывать за дерзость нужно милосерднее. Если Гулла — такая, как я о ней думал, то сама сожрёт себя с потрохами в случае проигрыша. Удар пришёлся по икрам, ведьма вскрикнула, выпустила из рук копьё и грохнулась на четвереньки.
Хвала Вигдис за то, что научила меня этому способу. Моя строгая учительница говорила, что самое страшное оружие эглинов — именно копья. Особенно в строю. И я понимал, почему.
Я опустил топор и хотел было обойти Гуллу, чтобы предложить мир и помочь подняться, но она опередила меня — вскочила на ноги, выпрямилась, развернулась, рванула с пояса нож и направилась ко мне.
— Может, уже хватит? — шутливо взмолился я. — Я хочу жрать.
Вместо ответа ведьма устремилась на меня — глаза горели яростью, красивое личико в потёках краски зверски перекошено. Совсем разум потеряла, безумная. И ведь не останавливалась, хотя понимала, что оказалась слабее меня. Не баба — проклятье!
Я молча вскинул топор, чуть прищурился — солнце мешало и резало глаза. Я бросил топор на гальку — покалечу же — и выхватил боевой нож. На малом расстоянии у меня было куда больше шансов обезвредить ведьму, ранив лишь её самолюбие.
Гулла ринулась ко мне ровно в тот момент, когда я успел принять стойку. Она наступала, размахивая ножом перед собой, словно желала меня запутать. «Хочешь понять замысел противника — смотри ему в глаза и следи за ногами» — так говаривала Вигдис. И я следил, но истолковал намерение противницы неверно.
Она ухитрилась меня порезать, сделав ложный выпад. Я отреагировал, опасно поднял руку и заработал царапину, не заметив, что во второй руке у неё тоже был маленький ножичек. Гулла издала торжествующий вопль и тут же ринулась на меня снова. Я увернулся, прыжком оказался за её спиной, повалил брыкавшуюся ведьму на гальку и больно заломил руку, заставив бросить малый клинок.
— Остановись! — рявкнул я. — Ты хороша, я признаю это. Ты ещё прольёшь много крови, но не моей.
Она невнятно рычала, беспомощно дрыгая руками и ногами. Вскоре рычание стало хриплым — пришлось крепко придавить ведьму к земле, чтобы обезвредить. Я забрал оба клинка и наклонился к уху затихшей ведьмы.
— Я не стану тебя бить и резать, поняла? Хватит с меня пролитой крови, чтобы ещё и друзей калечить.
Гулла заскулила.
— Рука…
— Отпущу, если поклянёшься больше не лезть.
— Х-хорошо… Клянусь…
Я тут же отпустил её и слез, позволяя Гулле выровнять дыхание. Пока она приходила в себя, я направился к воде и тщательно отмыл её ножи от своей крови. Кто знает, что ещё может взбрести ей в голову? С человеком можно сотворить много интересного, если обладаешь его кровью. А Гулла была ведьмой, и таких подарков я ей делать не собирался. Она села на гальке, разминая больную руку и хмуро
