покинул, Мароон никакой тревоги не испытывал – бодро последовал за целителем. Стул подлетел к кровати, и Радагат плавно на него опустился. Я повернулась к проректору.
– Как вы себя чувствуете, Лилиана?
– Ляля, – по привычке поправила я. – Голова кружится. Что произошло?
– Ляля, – покатал мое имя на языке проректор. – Мне не нравится, студентка Тиррос, остановимся на Лилиане. Вы помните, что случилось?
Слова Радагата меня зацепили – полным именем меня называл только отец, и его точно так же, как и проректора, совершенно не интересовали мои просьбы называть меня Лялей. Со временем к этому упрямству отца я привыкла, но вот не уверена, что согласна терпеть Радагата. Досада брала свое, и потому я ответила гораздо резче, чем планировала:
– Частично. Я помню, что произошло, но не понимаю, как это вышло…
– Я слушаю вас.
Я открыла рот, на меня волной нахлынули воспоминания, и рот тут же пришлось закрыть. Как можно рационально объяснить мое нападение на преподавателя, которое к тому же видела вся группа? Не то чтобы я переживала о том, что подумает проректор, но не хотелось, чтобы меня признали сумасшедшей. Прислушавшись к себе, я поняла, что ощущение могущества уже исчезло, хотя воспоминания о том, каково это – его испытывать, остались. Но чувствовала я лишь усталость, головокружение, а еще слабые отголоски сожаления.
Радагат заметил мои сомнения и внезапно улыбнулся. Я опять открыла рот, только теперь от удивления – у проректора была поразительно светлая улыбка. Хотя, возможно, это последствие того, что мне чуть не раздавили голову.
– Лилиана, не переживайте, вас никто ни в чем не обвиняет. Мне просто хочется понять, что же случилось. И выслушав только одну сторону, я не смогу составить правильное мнение.
Я поежилась – видеть проректора таким, можно сказать, нормальным было неудобно: глаза опять прозрачные, на лице эмоции.
– Мсье Симан попросил меня продемонстрировать щит, схему которого он на доске нарисовал. Я вышла на ринг… ну место, которое огорожено… вот только…
Я искоса глянула на Радагата, заметила, что лицо у него опять непроницаемое, и облегченно выдохнула – значит, показалось.
– Ну, в общем, я совсем ничего не поняла в этой схеме.
Радагат едва заметно нахмурился:
– Мсье Симан не объяснял вам, что изображает?
– Объяснял, – я тяжело вздохнула. – И очень подробно. Но я совершенно не знаю основ, так что все его объяснения делали только хуже. Я вообще впервые видела изображения того, как выпускать магию.
Проректор удивленно смотрел на меня:
– Как это – не знаете основ?
Я начала злиться:
– А какие варианты? Вот так вот не знаю. Не требовалось мне, понимаете? Силы у меня не было никогда, несколько дней назад появилась.
Лицо проректора надо было видеть. Я даже повернулась к нему всем телом, чтобы запомнить это выражение и в нужный момент воспроизводить его в своей памяти. Какой момент будет нужным? Например, когда я буду сознательно доставать проректора, а он будет строить из себя Невозмутимость.
– Давайте-ка об этом поподробнее, – наконец пришел в себя Радагат. – Всю жизнь у вас, Лилиана, был нулевой потенциал силы?
– Единичка.
– А несколько дней назад увеличился примерно в шесть раз?
– В пять, – поправила я. – Отец говорил, что мой потенциал теперь пять единиц.
Проректор кивнул каким-то своим мыслям и спросил:
– А при каких обстоятельствах потенциал изменился?
Я нахмурилась. Сначала разрушила ресторан, теперь напала на преподавателя. Да меня точно буйной признают. Еще и рассказывать об этом требуют. Терапия, что ли, такая?
– Вы же говорили, что видели моментографии ресторана. В обстоятельствах этого самого ресторана и изменился.
Проректор, по-видимому, решил, что требуется побыть лапочкой еще немного, и опять обворожительно улыбнулся. У меня закралась мысль, что мной пытаются манипулировать.
– Лилиана, в ресторане же что-то произошло? Не может же такого быть, что вы просто принялись разносить ресторан, на сумасшедшую вы не похожи.
– Я уже в этом сомневаюсь, – я тяжело вздохнула. – В ресторане мы немного поругались с одной моей знакомой, – заметила, что Радагат недоверчиво нахмурился, и поправилась: – С этой самой знакомой мы подрались. И я, наверное, совсем чуть-чуть вспылила, потому что очнулась уже в полицейском участке, когда ресторан был разрушен.
– Помните, как его разрушали?
– Нет. Обрывочно помню драку с Лиззи, но выброс силы… не помню совершенно.
– Часто у вас такие провалы в памяти случаются?
– Не переживайте, – я повернулась на спину, не желая смотреть на проректора. – На меня можно кричать, можно наказывать, даже отчислить можно – здоровью ничего не грозит. Ни вашему, ни моему. Такой провал в памяти был только раз – тогда, в ресторане. И никогда до и после не повторялся.
– Значит, свои ощущения от сегодняшнего… инцидента вы помните?
Я крепко зажмурилась и едва слышно ответила:
– Помню.
– Расскажете?
Долгую паузу заполнять не хотелось. Радагат будто понимал мои чувства и не торопил, а терпеливо ожидал продолжения.
– Я не хотела вообще выпускать силу. Я же совершенно ею владеть не умею – пыталась в комнате стакан поднять, подняла стол и с перепугу уронила его. Сломала ножку, пришлось сказать, что во всем виноват Таматин. А мсье Симан вызвал меня, требовал что-то там по дуге пустить. Я и выпустила просто все, что у меня внутри было. А дальше… дикое ощущение мощи, власти и восторг от этого. От того, что я могу это делать, что вся эта сила мне подчиняется.
Я помолчала, ожидая, что проректор начнет читать лекцию о том, что магия – это оружие, и оно, как вышло, совершенно мне не подчиняется, но Радагат молчал. Пришлось продолжить:
– Голова кружилась, и казалось, что на меня нападают. Теперь-то я понимаю, что студенты убегали из кабинета, но тогда посчитала, что бегут они на меня. А тут еще и ощущение власти… В общем, наложилось одно на другое, и в результате я чуть не покалечила преподавателя. Мне очень стыдно, правда.
– А сейчас это ощущение могущества есть?
– Вроде бы нет.
Радагат встал и прошел к окну. Я проследила за ним взглядом.
– Вы не против, если мы сейчас измерим ваш потенциал?
Я нервно пожала плечами:
– Нет, конечно.
Проректор вышел из комнаты, но отсутствовал недолго. Мне было страшно, что вернется он как минимум с Виктором Заррисом, а как максимум с толпой целителей и с веревками. Но нет, вернулся Радагат один, а заметив, что я волнуюсь, ободряюще улыбнулся и сел рядом со мной на кровать. В руках проректор держал серебряный приборчик, похожий на круглые часы, только с десятью большими делениями и десятью маленькими, обозначающими половину уровня, стрелочка здесь всегда одна – золотая и тонкая, дрожащая от нетерпения. Называется прибор Амагеттум. Используется он для измерения магического потенциала, и мне отлично известен: отец многие на мне испробовал, надеясь, что хоть раз золотая стрелочка сдвинется больше чем на одно деление. Сейчас, пока Амагеттум был в руках проректора, золотая стрелочка вертелась, не задерживаясь ни на одном делении.
– Он сломан? – удивилась я.
Радагат искоса взглянул на меня:
– Нет, все в порядке, не
