служилого дворянства, национальность которого была ему безразлична, с единственным исключением — поляков после восстания. Национализм его был чисто государственническим: необходимо мощное государство, чтобы наводить порядок в Европе, не допускать восстаний и революций.
Такому национализму он содействовал, открыв первую в России кафедру русской истории в Московском университете специально для Погодина — националиста-государственника, преклонявшегося перед Петром Великим, как и сам Николай I, воображавший себя продолжателем дела Петра[7].
Начало народническому национализму как движению положили в те годы славянофилы. Они были монархистами, но
101
это был не монархизм Николая I. Они осуждали Петра за его пренебрежение русской стариной, за превращение церкви в государственное ведомство, за уничтожение последних элементов соборности, ликвидацию как земских, так и церковных соборов и наконец за вмешательство России в ненужные, но кровопролитные европейские династические войны. Вообще они осуждали политическую и военную агрессивность, внешнее расползание страны, благодаря чему слишком мало внимания обращалось российскими правительствами на внутреннее благоустройство, на уровень жизни, просвещение, культуру народа. Они осуждали крепостное право (вернее, бесправие)[8]. Славянофилы считали, что царь должен быть глашатаем народных чаяний, а для этого должно быть какое-то народное представительство, чтобы нужды народные доходили до царя, чтобы царь советовался с народом. Славянофилы по этой же причине были сторонниками свободы слова, собраний и печати. Наконец они требовали восстановления независимости и соборной структуры церкви. Все это было чуждо Николаю I. Журналы славянофилов преследовались и закрывались цензурой. Свои произведения Хомяков и другие славянофилы были вынуждены публиковать за рубежом.
Как бы ни был Николай I чужд классического национализма, сделав на него ставку (руками и мозгами своего министра просвещения Уварова), надо было идти дальше. В национальном государстве должен быть только один государственный язык. Какой? Естественно, язык главной нации, то есть русский. Значит, служить царю на немецком или французском, а тем более татарском или грузинском языке становится невозможным. С утверждением обязательности русского языка,
102
естественно, начинают ущемляться права других языков. Возьмем пример Галиции, где русофильское крыло — а это была галицийская версия панславизма — предлагало официально принять в качестве государственных две разновидности русского языка — северно-русский и южнорусский (тот, что теперь называется украинским). Вполне возможно, что, если бы российское правительство пошло навстречу этому предложению, украинское самостийничество, которое интенсивно культивировало австрийское правительство, чтобы оторвать украинцев и от России, и от Польши, не играло бы той роли, которую оно играет сегодня, а возможно, его бы и вовсе не было. Вместо этого уже во времена Александра II, относившегося гораздо более положительно к славянофильству, а в своей внешней политике (Балканская война) склонявшегося к панславизму, его министром внутренних дел П. Валуевым был выпущен бестактный и глупый так называемый (по немецкому курорту, где он в это время отдыхал) Бад-Эммский указ, запрещавший печатание на украинском языке книг «учебных и вообще предназначенных для начального чтения народа». Разрешалось печатать только сказки, народные песни, фольклор. Это положило конец надеждам галицийских русофилов, дало карты в руки австрийской антирусской пропаганде и радикально продвинуло самостийническое движение среди украинской интеллигенции как в Австро-Венгрии, так и в Российской империи.
Последствием установки на отождествление империи с Великороссией и ее языком, естественно, стала политика интенсивной русификации меньшинств, что было весьма близоруко в государстве, где меньшинства составляли более 50 % населения. Эта политика не могла не вызвать отрицательной реакции и роста среди меньшинств оппозиционных, а то и сепаратистских движений. С годами и ростом национализма во всей Европе, политика русификации становилась все более интенсивной.
Александра III часто называют первым русским националистом на троне. В качестве одного из главных инструментов русификации он использовал Православную церковь. При нем усилилось преследование старообрядцев и сектантов. Детей от смешанных браков, в которых один из родителей
103
был православным, обязаны были крестить в православие. Всем религиям, кроме православия, запрещались проповедь и миссионерство. Политика русификации проводилась даже в районах сплошного проживания других народов, например, в русской Польше, Армении, Грузии и даже в автономной Финляндии. Ужесточились ограничения в правах евреев. В 1887 году были установлены ограничительные квоты приема евреев в высшие учебные заведения: до 10% в черте оседлости, 5% в остальных частях империи, кроме высших учебных заведений Петербурга и Москвы, где предел был 3%. Учитывая, что во всей империи евреи составляли примерно 3,5% населения, такая квота может показаться весьма либеральной (если закрыть глаза на унизительность такого рода квот в принципе). Но следует учесть, что если по переписи 1897 года грамотных в империи было всего 19%, а еврейство было почти сплошь грамотным, то станет ясным и количественная несправедливость вышеуказанных квот по отношению к евреям. Жестким проводником юдофобской политики при двух последних императорах был обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев, которому приписывают слова о том, что одна треть евреев должна быть крещена, одна треть выслана из страны и одна треть уничтожена[9]. Политика русификации и юдофобства достигла своего апогея при Николае II, при котором у Армяно-григорианской церкви были отобраны земельные имущества и фонды, на которые содержались армянские школы и благотворительные учреждения. В 1901-1903 годах Николай II приступил к политике интенсивной русификации Финляндии: введение русского языка в качестве государственного, замена финских судей и чиновников русскими. Абсурдность этой политики не заставила себя ждать: в 1904 году был убит генерал-губернатор
104
Финляндии Бибиков. До того совершенно лояльные финны и армяне пошли в революционные партии. Что касается остальных сторон развития в последние предреволюционные десятилетия, то Россия представляла собой типичную страну в состоянии перехода от отсталости в современность, сопутствуемого элементами внутреннего дисбаланса: выход «на передовые позиции» в одних областях и отсталости, несовместимости в других. Одним из самых больных вопросов было земледелие и крестьянство. Весьма запоздавший процесс отмены крепостного права дал землю в собственность крестьянским общинам (миру), а уже мир распределял землю в индивидуальное пользование, однако сохраняя за собой право передела земельных участков в случае изменения состава семьи или во имя «справедливости». Например, если крестьянин «А» получал гораздо более богатые урожаи со своих угодий, чем крестьянин «Б», предполагалось, что земля распределена несправедливо, и у первого земля лучшего качества, чем у второго (хотя все дело могло быть в различных уровнях трудолюбия и таланта), и земля перераспределялась. Это лишало крестьянина стимулов улучшать свою землю. Кроме того, государственные повинности и налоги возлагались на общину в целом, следовательно, последняя не была заинтересована в сокращении сельского населения, в отходе крестьян в города, в промышленность. Между тем введение земств, земских больниц и прочих элементов здравоохранения в ходе реформ Александра II
