соленые воды Японского моря в фильмах и на картинах, и даже на купюре номиналом в две тысячи рублей нарисован мост на остров Русский и море. Местные реки же, овражистые и узкие, спрятались под ржавенькими мосточками, которые все стремились переходить как можно быстрее, опасаясь, что неплотно припаянные плиты вот-вот могут рассыпаться в пыль прямо под ногами. Эти мосточки стягивали берега речек, как ошейник от блох, и люди, торопящиеся по своим делам, предпочитали не замечать пластиковых бутылок, пакетов, пачек из-под чипсов, которых в этих реках стало больше воды. Уже мало кто мог подумать, что в этих густых грязевых массах когда-то ловили рыбу, а Первая речка и вовсе каких-то сто с лишним лет назад давала юному поселению на далеких берегах Тихого океана чистейшую пресную воду для жизни.
По правую руку открывался вид на центральную площадь, церковь, на полуостров Эгершельд, который, как грибами, порос многоэтажками . От Морского вокзала, черные окна которого переливались золотом, во все стороны уже начинал расползаться спрут пробки, и я невольно стал реже делать вдохи, как будто пытался не вдыхать бензиновый смрад.
За моей спиной на бухту и город из-под сурово сдвинутых каменных бровей взирали Кирилл и Мефодий, создатели русской письменности. Они удерживали большой крест и раскрытый букварь, и по моей спине побежали мурашки, когда я на минуту представил, как один из огромных братьев-статуй оживает, делает шаг вперед и размазывает меня по камням тяжелой ступней.
Полуночница же изучала табличку у подножия статуи. Слева и справа вверх уходили ступеньки, и каждый желающий мог подняться к маленькой колокольне, чтобы загадать желание и позвонить в колокол или посмотреть на город с еще большей высоты.
Но красоты Владивостока рыжую мало интересовали. Она поманила меня к себе, вытащила свою зажигалку и зажгла сначала свою свечу, а потом от своей – мою, словно Прометей, дарующий огонь:
– Только тот, у которого в руках свеча, зажженная Ключевским огнем, может увидеть проход внутрь сопки. Подними свечу выше, и ты увидишь дверь. Внимательно смотри сквозь пламя.
Поначалу я не видел ничего, кроме свечки, которая, как назло, начала чадить черным. Но стоило прищуриться и сосредоточиться, как на кафельной стенке проступила внушительная кованая дверная ручка. Полуночница потянула кольцо на себя, и дверь послушно открылась.
Я шагнул во тьму первым, затем в проем проскользнула собака.
Где-то вдалеке слышался шум, похожий на людские голоса – громкий, но неразборчивый, как бывает, если разговаривают сразу несколько человек. Сухие стены тоннеля были обложены оранжевым пористым кирпичом с подпалинами. Я потрогал застывшие белесые швы кончиками пальцев, и они показались мне чуть теплыми.
Спустя метров двадцать тоннель скрутился в спираль, и мы начали спускаться по лестнице с очень узкими и частыми ступеньками, и если бы не страх оступиться и улететь вниз, во тьму, я вполне мог бы преодолевать за шаг две-три ступени. Овчарка с недовольством рыкнула, когда где-то во тьме с шуршанием пробежало какое-то мелкое животное.
– Мы называем этот проход Гортанью Дракона, – Полуночница по-прежнему держалась чуть позади. – Говорят, его строил сам Руберин Деятельный, который прожил несколько лет в драконьем желудке.
– У этого парня было неплохое чувство юмора, – хмыкнул я.
По мере того как мы продолжали спускаться, шум становился все громче и разборчивей, и я с нетерпением ждал, когда же наконец смогу увидеть, что это за существа и расслышать, о чем они говорят. Воображение рисовало самые смелые картины, но оно не угадало ни на самую малую толику, что же в итоге предстало перед моим взором.
Впервые я увидел Форты Сердец сверху, с широкого балкона, сложенного из камня горчичного цвета. Тьма тоннеля как по мановению волшебной палочки сменилась на яркий свет, и пришлось прикрыть глаза ладонью.
Под самым потолком, который был высотой метров триста, горел огромный желтый драгоценный камень, давая свет и тепло большому городу, затаившемуся внутри полой сопки. Он бился и пульсировал, как гигантское сердце. Каменные фигурные балконы вились серпантином между отростками исполинской пещеры, как будто огромное дерево пустило корни по ее стенам. Между балконами на мощных железных тросах покачивались люльки, как у клининговых служб, которые моют фасады небоскребов. Ветер тут гулял самый настоящий, свежий и соленый.
Мойщики, вооружившись щетками, счищали пыль и копоть с колонн и балюстрад и безжалостно вырывали виноградные лозы, которые дикими языками то тут, то там торчали между неплотно пригнанных камней. В каждой люльке уже стояло по нескольку ведер, доверху наполненных сорняками. Каменщики деловито замазывали щели каким-то клейким составом, и те волшебным образом затягивались, стоило лишь убрать шпатель.
– Что это? – первым делом я ткнул пальцем в потолок, в необычный желтый камень.
– Это камень Небесного приюта, – ответила Полуночница, проследив за направлением моей руки. – Раньше такие росли высоко в горах, и путники могли идти даже ночью, ориентируясь на их свет, или переночевать в их теплой близости. Сейчас их почти не осталось, озоновые дыры в атмосфере вредят не только той природе, которая тебе уже знакома. А здесь камень остался, и многие называют его Сердцем.
– Неужели это все построено магией? – непослушными губами прошептал я. – Все эти улицы, дома?
Полуночница с гордостью ответила:
– Да. Три с половиной тысячи лет назад цивилизация жаров и детей Нерушимого Дракона окончательно пала во время эпидемии вулканической чумы. Золотой век магии был при Янтарине Цорнской, она правила очень и очень долго. Серебряный век закончился со смертью ее правнука Ильвэ, когда трон перешел к его дочери Катарине. Тогда-то в мире и разразилась эпидемия. Нынешний Корейский полуостров выкосило за полгода. Жары умирали тысячами, что по тем временам было населением целых стран. Вулканическая чума не трогала обычных людей, таких, какие сидят сейчас вокруг нас с тобой.
– Почему вулканическая?
– Струпья у зараженных взрывались и заливали кожу заболевших таким горячим гноем, что оставались ожоги, – пояснила Полуночница. – В общем, люди начали верить, что эта кара послана им небесами за магию. И с течением времени жары стали скрываться, уходить в секретные города или жить среди людей, ничем не проявляя свои способности. Перед тобой великий город Цорн – столица королевства Катай. Точнее, то, что от него осталось. По очередной легенде, Фэйт-Дракон, оставшись последним живым клятвенником Шестикруга, решил защитить столицу от разграбления и выпустил такой столп огня, что вулканы Камчатки стыдились извергаться еще полсотни лет, потому что их лава выглядела бы пшиком на фоне этого пламени. Так был завершен хребет гор и сопок Сихотэ-Алиня. Уцелевшую часть великого города защитила сопка из затвердевшего пламени Фэйта.
Все строения
