Ничего не добившись, царь велел отпустить умирающего полководца, и тот сразу скончался.
Государство разваливалось, со всех сторон грозили враги, царь безумствовал, то отрекался от престола и передавал его какому-нибудь ничтожеству, чтобы потом это ничтожество замучить, то убивал самых близких себе людей. Он даже старшего сына, наследника престола, забил до смерти железным посохом.
И засыпал в страхе, что его убьют во сне.
И вот тут-то в голове Ивана Грозного родился план, который следовало держать в страшном секрете, чтобы о нем не узнала ни одна живая душа.
Выдумщиком плана был не сам Грозный, а его союзник, шведский король Эрик IV.
В чем-то два правителя были схожи. Эрик, подобно Ивану Грозному, всегда трепетал перед заговорами, изменой и покушениями. Подозрительность короля оборачивалась смертями для его окружения. Эрик, по словам русской летописи, стал бояться «от своих бояр убивства». И чем больше он свирепствовал, тем сильнее боялся.
И вдруг от него прибыл секретный посол, который на встрече с Иваном Грозным обратился к русскому царю с просьбой предоставить шведскому королю, если тому придется бежать из страны, убежище в России.
Сначала эта просьба Ивана позабавила. Он рассказывал о ней своим ближним опричникам и говорил: «Вот у шведов порядка нет, даже король за свою жизнь боится! Хочет под мое крыло спрятаться!»
Но похвальба Ивана Грозного предназначалась для чужих ушей. Сам он сильно задумался. Тем более что ни опричнина, ни казни, ни зверства - ничто не могло убавить его страха.
И вот в первых числах сентября 1567 года Грозный приказал князю Афанасию Вяземскому, приближенному к нему дипломату, в страшной тайне привести к нему английского посла Дженкинсона. Причем за секретность визита Вяземский отвечал головой.
Поэтому Вяземский заявился в дом к послу с большим тюком, в котором лежала богатая русская одежда.
Посла переодели, привезли в Опричный дворец, который еще называли Арбатским замком.
Замок был окружен стеной из тесаного камня, а выходившие в сторону Кремля ворота были окованы железными полосами. Над створками ворот на столбе сидел железный лев с разинутой пастью - он Кремлю, символу боярской власти, таким образом всегда грозил. На шпилях замка были укреплены черные двуглавые орлы, а на стенах круглосуточно несли караул сотни опричников.
Встреча с царем состоялась глубокой ночью, в запертой комнате.
При ней присутствовал Вяземский и переводчик, английский купец. И послу и переводчику было запрещено что-либо записывать.
Царь приказал передать королеве Англии Елизавете «тайные великие дела». Грозный просил английскую королеву предоставить ему убежище в Англии «для сбережения себя и своей семьи… пока беда не минет и Бог не устроит иначе».
Так как Грозный не мог выступать просителем, то его заявление было облечено в форму взаимного договора, и он обещал принять английскую королеву в случае опасности, ибо «изменчиво и опасно положение государей», которые наравне с самыми низшими людьми «подвержены переворотам».
Официально Грозный передал послу документ для королевы с рядом незначительных замечаний и предложением расширить права английских купцов в России.
Посол не сдержал слова и, прибыв в Лондон (впрочем, вернее всего, ему было приказано поступить именно так), составил подробный письменный отчет о разговоре с Иваном Грозным.
Так тайна Грозного стала известна придворным Елизаветы, а затем распространилась среди торговцев и дипломатов. Так что через несколько месяцев с началом навигации на английских кораблях она приплыла в Россию и добралась до Москвы в сильно искаженном и преувеличенном виде. К примеру, московский летописец записал, что некий злой волхв из англичан подучил царя перебить оставшихся бояр и бежать в английскую землю.
Известие это вызвало панику среди опричников, которые поняли, что в случае бегства царя их попросту перебьют родственники их жертв.
И тут из Стокгольма пришло известие: горожане предали Эрика, и его свергли с престола.
Бежать в Россию он не успел.
И тут же пришла другая весть. Небольшой литовский отряд взял неприступную крепость Изборск, потому что среди ее защитников нашелся изменник.
Царь был в бешенстве.
Словно зверь, он накинулся на «гнезда измены» - Новгород и Псков. Опричники разорили богатые города и перебили всех видных горожан.
Одновременно в Вологде, которую Иван избрал для себя «опричной» столицей, началось строительство морских кораблей, для чего туда были срочно привезены английские корабельные мастера.
Иван решил подготовить корабли, чтобы можно было погрузить на них сокровищницу и охрану и плыть к Соловкам и далее, в Англию.
В 1569 году в Москву наконец-то прибыл новый посол от Елизаветы, Томас Рандольф.
Ему было приказано обходить все вопросы, связанные с заключением военных союзов, и не принимать на себя никаких обязательств. На официальном приеме посол говорил о любви Елизаветы к своему «брату» и просил расширить права британской Московской компании.
Ночью после приема тот же Вяземский отвел посла в Опричный дворец, где Иван с нетерпением ждал решения королевы.
Посол сообщил, что и речи быть не может о том, чтобы Елизавета приняла приглашение бежать в Россию, ибо это признание слабости королевы. Но если русский царь намерен уплыть в Англию, ему там окажут гостеприимство.
После этой беседы строительство «эмигрантской эскадры» в Вологде еще некоторое время продолжалось, но постепенно Иван Грозный разочаровался в своей идее. К тому же он заподозрил Англию в корыстолюбии. Ему не понравился отказ заключить военный союз, а также покоробило то, что английская королева не пожелала бежать в Россию в случае бунта.
Неудивительно, что в 1570 году торговые отношения с Англией были прерваны. Иван отменил привилегии Московской компании и захватил часть ее товаров.
В стране началась новая волна казней. Иван напился человеческой крови и почувствовал себя на троне надежнее.
А корабли для бегства так и остались гнить на вологодской верфи.
А БЫЛИ ЛИ МАЛЬЧИКИ? Студенты за границей
Россия в ходе истории то отворачивалась от внешнего мира и закрывала границы и глаза на то, что происходит за ее рубежами, то принималась налаживать связи и наводить мосты.
Закрывали границы и прерывали связи решительно и надолго, а вот тянули руки к внешнему миру изредка и нерешительно. Петр Первый был фигурой исключительной. С тех пор мы столетиями жили на инерции его подвигов.
Загадка загадок - куда делись русские студенты в начале XVII века. Интересна она не сама по себе, а как отражение психологии российских чиновников, которая далеко не во всем изменилась за четыреста лет.
После страшной камеры пыток, в которую превратил Россию Иван Грозный, правление Бориса Годунова кажется всплеском либерализма. Но Борис был несчастен и обречен на поражение, потому что Грозный настолько изуродовал и измордовал Русь, что эта травма не могла не отозваться крушением и катастрофой. И предотвратить ее Борис был бессилен именно потому, что не был извергом, а хотел исправить и объяснить, тогда как все привыкли казнить или идти на плаху.
Времени судьба ему не дала, о благоприятном стечении обстоятельств можно было лишь мечтать. На самом же деле его краткое правление стало временем катастрофических неурожаев, голода, брожения и всеобщего недовольства, которое концентрировалось вокруг его имени.
Борис Годунов хотел сделать Россию просвещенной страной, но сам был человеком непросвещенным и потому толком не знал, что и как делать. А советников у него не оказалось. Зато недругов было множество. Годунов думал, что если молодых людей обучить наукам, то они повернут развитие России. Он даже решил учредить в России университет и созвать в него профессоров со всей Европы.
Вы бы видели, как взбрыкнули бояре, а особенно бояре духовные - митрополиты и архимандриты! Университет в России! Да у нас такого отродясь не бывало! Общее мнение передал современник событий, немецкий офицер на службе у Годунова: «Попы и монахи сказали, что их государство обширно и велико, но единоверно и единонравно, и заморскими соблазнами единоверия они разрушить не дозволят».
Как все это знакомо!
Через четыреста лет католический престол в Риме решил переименовать свои представительства в России в епархии. Казалось бы, какое до того дело Православной Церкви в XXI веке? И тут же в газетах поднялся возмущенный гомон, вознегодовала Патриархия, а Министерство иностранных дел принялось рассылать грозные послания! Не сметь! Прекратить! «Единоверия заморскими соблазнами нарушать не позволим!»
Так и остались мы без университета.
Остались неграмотными, но единонравными!
И это единонравие буквально через несколько лет вылилось в кровавую гражданскую войну, в которой благочинные бояре и епископы перебегали от католического короля к православному царю, а то и вообще к язычникам-казакам, которые жгли русские монастыри и мучили монахинь.
